Безликий
Шрифт:
— Я не буду жить с этим… котом, — прохрипел он, обратно возвращаясь в положение лежа — боли в голове не проходили.
— Тебя никто и не спрашивает, — она снова опустила Живоглота на пол, открывая холодильник. — Сейчас, масик, я сварю тебе мясо.
Мерлин… это когда-нибудь закончится? Мало того, что этот жирный кот будет находиться здесь, так она ему еще и еду готовить собралась. А ему что делать? Лежать и слушать ее милую беседу самой с собой?
— Я не собираюсь терпеть твое животное. Забирай его и валите вместе куда хотите.
Слава
Его уже буквально рвало на части от одного ее присутствия. Он, конечно, думал, что жить с ней будет очень тяжело, но не настолько же. У нее каждый день появлялась новая заморочка, которая абсолютно не входила в рамки разумного.
— Я тебя и не спрашиваю.
Гермиона выбрала себе определенную тактику: решила, что стоит просто не замечать Драко. Тогда и она свои нервы тратить не будет, и ему скоро надоест показывать свой характер. Просто занимайся своим делом и делай вид, что его здесь просто нет.
Легче легкого.
Почти. Если не считать того, что он сейчас приподнялся на диване и прожигал дыру в ее спине.
Ей было не комфортно от его взгляда — ровно настолько, чтобы повернуться и сказать:
— Что, Малфой?
Одна бровь моментально же подлетела вверх, а губы искривились в непонятной ухмылке.
— Что ты там сказала? Ты меня и не спрашиваешь?
Она стояла, держа в руках пачку сосисок для Живоглота, который пока ходил по дому и обнюхивал новое место. Драко же сидел. Но даже сейчас, когда он, бледный, как смерть, уставший, вымученный, чуть ли не умирал, его взгляд сверлил в ней огромную щель.
Как она выразилась? Не комфортно? Нет, это не то слово. Ей было ужасно только от одних холодных глаз, которые пожирали ее на месте.
Черт возьми, отвернись уже.
— Именно, – вскинув подбородок, ответила девушка.
Именно? Да, это точно то, что ты хотела сказать, Гермиона. А не «Перестань смотреть на меня, сейчас же!».
Теперь она еще точнее понимала тех людей, которые хотели убиться сразу после того, как серые глаза останавливались на их лицах.
Отвернись.
— Ты ничего не перепутала, Грейнджер? Я — не Уизли, мне условия ставить нельзя.
Бесишь. Бесишь. Бесишь.
Она его раздражала, выводила. Выводила настолько, что ему хотелось наорать на нее так громко, чтобы она запомнила на всю свою жизнь. Но пока что парень лишь зло смотрел на нее, пытаясь сохранить спокойствие.
— А я — не твои подчиненные. Поэтому таким тоном ты будешь разговаривать с кем-то другим, — и она отвернулась, вываливая сосиски на сковородку.
Просто понадеялась, что он не увидел маленькую слезу, что сейчас потекла по ее щеке.
Черт возьми, это твое хобби, Малфой? Давить на больное место?
Конечно, он знал, что Рон погиб. Конечно, он знал, что Гермиона любила его. Конечно, он знал, что она до сих пор отходит после его смерти.
И все равно говорит про это.
Она смахнула слезу, когда та была возле губ, и принялась переворачивать еду, взмахивая палочкой.
Девушка слышала, что он лег обратно, вздохнул. Скорее всего, закрыл глаза, потому что невидимый груз свалился с ее плеч. Но настроение, которое было более-менее нормальным, окончательно испортилось.
Гермиона поставила две сосиски на тарелку: одну отдала Живоглоту, другую оставила себе, порезав салат. Пройдя мимо лежащего на диване Драко, она закрылась в комнате.
За окном, кажется, начиналась настоящая буря. Тучи, которые до того были большими, разрослись до невероятных размеров, заполняя собой все небо: белых участков не осталось совсем. Дождь, моросивший уже в районе часа, начинал учащаться и усиливаться.
Ей совершенно не хотелось ни гроз, ни молний. Никаких плохих погодных условий вообще. Но, видимо, ее никто не спрашивал.
Она молча ела приготовленную еду, уставившись в мокрое стекло, по которому бежали капли от дождя. Они сильно ударялись по окну и словно выбивали какой-то такт. Но для нее этот такт навевал только страх, который с каждой минутой стремительно рос.
Отставив тарелку с недоеденным салатом на тумбочку, девушка взяла теплого Живоглота на руки и улеглась на кровать, закутавшись в плед. Все, что Гермиона могла делать в эту погоду, — пытаться укрыться от дождя под слоями одеяла, надеясь, что ей удастся уснуть. Иногда это происходило, и, просыпаясь, девушка видела ясное небо. Сейчас она боялась даже закрыть глаза от ужаса.
Такое происходило, когда сознание навязывало ей старые воспоминания, которые отложились у нее, как самые страшные дни в жизни, пропитанные болью.
Все крутилось, будто по кругу: мертвое тело Рона, пронзенное Авадой Кедаврой; падающий Гарри с убитым Волан-де-Мортом; трупы родителей, которые зарывают под землю.
Это и было ее кошмаром, который приходил вместе с грозой. Каждый удар грома — это приглушенный вдох Рона, в которого летело смертельное проклятье. Каждая молния — это крик Гарри, который умирал с Темным лордом. Каждая капля дождя — это горькие слезы родителей от страха перед Пожирателями.
Гермиона сильнее сжала подушку, обхватывая кота руками.
Пожалуйста. Тише. Успокойся.
Но сердце уже начинало бешено колотиться, потому что перед глазами мерцали картинки, пробираясь холодом под ее кожу.
Спина прямо стоящего Рона. Шаг вперед, ее крик, и он, мертвый, падает на землю.
Гермиона громко выдохнула, впиваясь ногтями в толстую шерсть Живоглота.
Хватит. Стоп.
Дождь посыпался огромными каплями, осыпая землю. Вместе с ним падал град, который стучал по дому в разы сильнее. Тучи, переставшие сгущаться, наконец показали свою мощь — грохот обрушился на нее новой волной страха.