Безликий
Шрифт:
— Один.
Рейн склонял голову все ниже к моей голове, и теперь я не видела его лица под маской, потому что он уперся лбом в стену над моим плечом, а палец продолжал гладить мои губы.
— Давно? — голос прозвучал очень глухо, а я постоянно думала о том, что если он дернется, то пригвоздит меня этим кинжалом к стене, как бабочку.
— Да. Десять лет назад.
Теперь кожаная маска скользила по моей щеке, а он буквально впечатал меня в стену своим телом. И я дожала от страха и напряжения, чувствуя его лихорадку и какое-то больное любопытство. Непонятное мне. Впрочем, я не
— Как его звали?
— О, Иллин! Какая разница! Зачем вам это?
— Отвечай!
— Я не знаю. Он не говорил мне своего имени.
Я почувствовала, как Рейн копошится внизу, резко опустила голову и меня затошнило, когда я увидела, как его длинные пальцы дергают ремень на штанах, где так явно выпирала длинная эрекция. Развращённый порочный ублюдок возбуждался от моих слов. Задохнулась от ужаса, на мгновение теряя здравомыслие, тяжело дыша, на грани истерики. Он же не может меня взять? Не может или сгорит. Только паника заставляла дрожать и задыхаться.
— В глаза мне смотри.
Теперь кинжал упирался мне в подбородок. Я судорожно сглотнула и посмотрела ему в глаза.
— Как ты его называла, Одейя?
— Я не помню.
Какие странные у него глаза: радужка то светло-серая, то темно-зеленая. Мне кажется, или их цвет зависит от его эмоций?
— Вспоминай, — удерживает взгляд, и я чувствую, что он продолжает что-то делать рукой, — ты же как-то его называла, если он целовал тебя. Просто отвечай на вопросы, и с тобой сегодня ничего не случится. Обещаю. Вспомнила?
Глаза снова потемнели, и острие кинжала, заставило меня запрокинуть голову, упираясь чуть ниже подбородка.
— Да. Я называла его моар.
— Повтори, — глаза на тон светлее, а в них молнии гуляют, одна страшнее другой, с металлическими всполохами. Переплетаются друг с другом, светятся в полумраке. Жуткие глаза и в то же время гипнотически красивые. Как у хищника. Как у волка.
— Моар…
Кинжал пополз по моей шее ниже, царапая кожу, но не раня. Его рука внизу начала двигаться, и взгляд подернулся пьяной дымкой. Лезвие поддело шнуровку платья на корсаже, и я всхлипнула.
— Неагвайя моара луаика …скажи еще раз, как ты его называла.
— Моар.
Кинжал срезал еще один узелок, вспорол материю, и платье соскользнуло с моих плеч, обнажая грудь. Сзади ледяной холод, а от валласара огнём даже воздух полыхает. Я все еще смотрю ему в глаза, завороженная адскими молниями, а они вертятся там в зрачках, беснуются, цепляясь друг за друга.
— Он тебя трогал? — хрипло, надрывно.
— Да.
— Вот здесь?
Лезвие скользило по обнаженной груди, словно рисуя окружность, и соски сжались в твердые бусины от прикосновения. Ко мне десять лет никто не прикасался, и вместе с отвращением внутри происходило что-то странное. Напряжение, оно вибрировало на кончиках груди и где-то внизу живота. Я не знала, на что это похоже, но в тот же момент мое собственное тело начинало нагреваться и даже пылать.
Его рука задвигалась быстрее, с шуршанием материи и звуком трения, когда он отпустил мой взгляд и посмотрел на грудь, тяжело дыша, приоткрыв рот. В прорези маски видны только губы. Они подрагивают, и его
Провел лезвием по соску, заставляя взвиться и сцепить челюсти.
— Здесь?
— Да.
— Тебе нравилось?
— Да.
— Очень?
— Да!
Провел по соску еще раз, и я вся внутренне сжалась, чувствуя слабость в ногах и головокружение. Прикосновения посылали импульсы в пах. Вызывали странную пульсацию и томление между ног, вместе с диким страхом и отвращением к тому, что происходит. Я понимала, что это и есть насилие. Да, не в полном смысле этого слова, но это насилие.
— Не трогай меня.
— Страшно? Возбудиться, когда тебя трогают кинжалом, ниада? Опасно и страшно…я знаю…о, какая же ты красивая, Одейя Вийяр.
— Чтоб ты сдох, валласар. Чтоб ты сдох долго и мучительно.
Но он уже ничего не слышал, быстро и со свистом выдыхая, двигая рукой, смотрел на мои соски, и его глаза то закрывались, то открывались снова.
— Как ты его называла?
Я молчала, кусая губы и молила, чтобы это поскорее закончилось.
— Как называла? — поднял кинжалом мое лицо, снова заставляя запрокинуть голову.
— Моар…
— Еще. Повторяй, Саанан тебя раздери!
— Моар. Моар! Моар!
— Теваха саанана им имадан! — выдохнул, резко подавшись вперед, наваливаясь на меня, ударяясь лбом о стену, роняя кинжал и вздрагивая всем телом, а меня пошатнуло, но он удержал сильно за талию, все еще содрогаясь и глухо постанывая. От отвращения потемнело перед глазами. Проклятый валлаский ублюдок только что кончил, а я…я помогла ему в этом. Сильно оттолкнула от себя, чувствуя шипение его плоти под пальцами, задыхаясь от отчаянной ненависти и презрения к нему и к себе.
— Чтоб ты сгорел в аду! Сотни раз!
Стиснула платье на груди, глядя, как он пошатываясь застегивает штаны, подхватывает кинжал с пола, прячет за пояс. Выпрямился и посмотрел на меня, заправляя рубашку в штаны:
— Ад здесь, Одейя. Оглянись по сторонам, видишь его? Нет? Правильно. Он внутри тебя и меня. Только что ты его почувствовала. Я поделился с тобой моим адом.
Снова схватил меня за лицо и заставил смотреть себе в глаза уже в который раз.
— Пока это так. Баловство. А когда с тебя срежут клеймо, я покажу, как это бывает по-настоящему адски приятно, Одейя. Я затрахаю тебя пальцами, языком и членом. Кстати… вы так пахнете, когда возбуждены, что у меня скулы сводит от желания вас сожрать. Вы раньше тоже так возбуждались? Или это моя заслуга?
— Будь ты проклят!
Он расхохотался, облокачиваясь локтем о стену. Казалось, все мои оскорбления отскакивают от него и рассыпаются вокруг, даже не пачкая его и не задевая, и от этого моя злость и ярость усиливается троекратно.
— Уже! Проклят миллионы раз. Разве ты не слышала легенду о проклятом безликом убийце?
Пошатнулся и снова засмеялся, продолжая сжимать мои щеки. Он, словно, наслаждался рассказывая о себе…только с какой-то едва уловимой горечью. И я не понимала, кажется она мне или все же звучит в его голосе.