Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен
Шрифт:
Мы с Екатериной сидели рядом. Настроение у нас было крайне смешливое. Нас развеселил Брэндон — он встал, подняв кубок, и произнес напыщенный тост о священной крепости супружеских уз. Сам он успел четырежды сменить эту крепость, а когда-то, после моей первой ночи с испанской принцессой, ему в числе других придворных выпала честь осмотреть наше брачное ложе.
Казалось, сбылись все мечты, сошлись воедино все наши помыслы и желания. Хохоча от души, мы не разнимали рук. Новая близость волновала нас. О милосердный Боже! Как возбуждали меня эти прикосновения!
Я и Екатерина с улыбками выслушали добрые пожелания Кран-мера и встретили рукоплесканиями речь леди Марии. (Не желая оскорбить ее целомудренность, мы поглаживали друг друга под столом.) С благосклонной серьезностью мы внимали и малышу Эдуарду. Специально по этому случаю он выучил три латинских слова.
Солнце медленно клонилось к закату, и длинные тени легли на бескрайние поля. Вот оно скатилось за горизонт, и воцарились прозрачные летние сумерки. Мне, право, захотелось возвестить о наступлении ночи в приказном порядке.
Но вот в праздничной гостиной сгустился полумрак, наконец зажгли свечи и факелы. Гости поняли, что им пора расходиться, и распрощались, одарив нас поцелуями и пожеланиями счастья. На сей раз не будет никаких ритуальных проверок брачного ложа. Как простой торговец шерстью или солдат, я сам отведу мою молодую жену в опочивальню.
Там стояла новая кровать, перекупленная у местного судьи в ближайшей деревне Уэйбриджа. Он заказал ее в Лондоне одному искусному мебельщику, дабы поместить в пышную гостевую спальню, обустроенную им в надежде на посещение высокого гостя, хотя никто из лордов до сих пор так и не удосужился приехать в его поместье. Подражая знати, судья заказал широченную кровать, ее сделали из добротного английского дуба и украсили затейливой резьбой. Зато теперь она пришлась кстати в королевской спальне. Четыре столбика упирались в низкий сводчатый потолок.
Я привел туда мою милую Екатерину и закрыл за собой хорошо пригнанную темную дверь. Мы оказались в приятном полумраке, его рассеивало слабое пламя стоящей на комоде свечи. Оно слегка колебалось от дуновения летнего ветерка. Два мансардных окна выходили на колосящееся поле. Я хотел закрыть их. Но Екатерина остановила меня, ласково положив мягкую ладонь мне на плечо.
— О нет, мне не хотелось бы провести первую брачную ночь запертой, как в склепе, — сказала она. — Так хочется почувствовать дыхание небес, дыхание целого мира.
— Для вас все, что угодно, — ответил я.
Окна остались открытыми, и до нас долетали возгласы поселян и путешественников с проезжей дороги и доносился аромат пыльцы.
Трудно точно описать, что именно происходило в следующие пару часов. Мы о чем-то говорили, что-то делали… Ни я, ни она в ту ночь не пили вина, однако мой разум был затуманен от одной ее близости. Поэтому мне не вспомнить детали общей картины.
Это сильно огорчает меня. Как обидно, что подробности тех драгоценных часов стерлись из памяти, ведь благодаря им были смыты мерзость и заблуждения прожитых лет! Моя страсть могла бы поспорить мощью с самим Гераклом!
Наши судьбы соединились. Екатерина принадлежит мне. Безраздельно. Прикосновение ее рук казалось высшим даром. Он достался мне по праву, но это не умаляло его ценности. Тот прежний, грешный Генрих исчез, возлюбленная сделала меня другим человеком, я начал жизнь заново и стал достойным своего счастья.
По-моему, все происходило совершенно естественно… Могли ли быть неискренними мои объятия, жаркие поцелуи ее сладких губ и нежные, произнесенные с придыханием слова, ласкающие мой слух? Генрих, родившийся в тот самый момент и одаренный неземной благодатью (такого Генриха я знал с рождения, хотя сейчас с трудом узнавал его), испытывал райское блаженство, словно странник, вернувшийся в родной дом.
Без Екатерины не произошло бы чудесного воскрешения. В те восхитительные ускользающие мгновения, когда во мне ожил сверходаренный человек, я обрел вечную жизнь, неувядающую молодость. И вот, исполненный самоуверенности, я увлек возлюбленную на брачное ложе. Могучее желание овладело мною. Нам так не терпелось консумировать наш брак, слившись в одно целое, что мы даже не удосужились раздеться полностью. Поспешно обнажившись ниже пояса, мы слились в страстном объятии. Наше первое соитие произошло так стремительно, что полумрак не успел смениться ночной тьмой.
Должно быть, мы являли собой странное зрелище: наши голые ноги и чресла таяли от жара и любовного пота, подол подвенечного платья и полы парадного бархатного камзола были задраны, из-под них выбивались многочисленные складки и кружева батистового нижнего белья.
Разъединившись, мы истомленно раскинулись на шелковых простынях. Но души наши по-прежнему витали вместе в неведомых сферах эйфории.
Наконец ко мне вернулся дар речи.
— Вы представлялись мне в ином свете, — мягко произнес я.
— В каком же?
— Я не думал, что вы так легко и быстро освоитесь в мире плотских желаний.
— Вы разочарованы? — печально заметила она. — Разочарованы, что я не притворилась испуганной, как положено девственнице?
— Нет-нет, — заверил я ее.
Говорил ли я правду?
— Я так и хотела поступить. Но страсть настолько захватила меня, что я совершенно потеряла голову.
Была ли она искренней?
— И я тоже.
Приподнявшись на локте, я нежно поцеловал ее. Расшитый самоцветами камзол ужасно мешал мне, сковывая движения.
— Не пора ли нам раздеться? — нежно предложил я.
Совместными усилиями мы справились с пуговицами, застежками и завязками, помогая друг другу избавиться от одежды. Но, обнажившись, мы не стали откровенно разглядывать друг друга, а накрылись надушенными белоснежными простынями, свернулись рядом калачиком, как дети, и начали разговаривать.
Духовное общение в отличие от соития проходило не столь непринужденно. Мне хотелось высказать, какие чувства переполняют меня, но язык не слушался, его сковывал разум. Екатерина же в порыве откровенности щебетала звонким, как колокольчик, голосом.