Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен
Шрифт:
— Анабаптисты, — презрительно бросил я. — Самые гнусные из всей еретической шайки!
Я ненавидел их самодовольство, жуткое фарисейство, визгливые проповеди с истерическими пламенными призывами. Месяц тому назад я как раз отправил троицу таких проповедников на костер в Смитфилде.
Уилл кивнул.
— Многие еретики нападают также на таинство причащения, заявляя, что это всего лишь поминальная трапеза. Другие порочат таинство посвящения в сан, утверждая, что прелаты ничем не отличаются от простых мирян… твердят какие-то глупости о «священстве любого верующего».
— Да, но бывшие попы
— Ничего смешного в том, что люди грешат, прикрываясь религией, — заявил мой шут. — Причем грешат с угрожающим упорством. А страшнее всего то, что никто не знает, на чьей стороне окажутся симпатии народа. Это ужасает меня, Хэл… и должно серьезно огорчать тебя.
Я уставился на потрескивающий в камине огонь, чтобы выиграть время. Обычная уловка. Уилл говорит правду. Кто скажет, во что верят прибывшие на праздники подданные и их слуги? Черви еретической заразы разрушали ткань нашей жизни, истончая ветхие нити и марая ее чистоту.
— Ужасно, Уилл. Ужасно.
Он удивленно глянул на меня, словно не чаял уже дождаться понимания.
— Но что я могу кроме того, что уже делаю? Не я же порождаю эту ересь. Не в моих силах предотвратить ее распространение на Континенте. Здесь в Англии я веду войну на двух фронтах — с папизмом и еретиками всех мастей. Избрав некий средний путь, я пытаюсь наказывать тех, кто слишком уклоняется в ту или иную сторону. Мне вовсе не хочется превратить Англию в придаток инквизиции, каким стала Испания. Или в арену борьбы, подобно Германии. Даже Тайный совет разделился на два лагеря, и мне пришлось казнить Кромвеля и Мора за их приверженность крайним взглядам. О боже… когда же люди образумятся?
— Мы до этого не доживем, — проворчал Уилл. — И я боюсь, что следующее поколение столкнется с еще более страшной неразберихой.
— Ты расстроил меня, и меня одолели печальные думы. Чем же мы повеселим наших гостей на Святках, Уилл? Мы же должны как-то порадовать их.
— Пустим в ход проверенный и надежный резерв — разврат и вожделение, — сказал он. — Никакой политики. Шутить можно над скороспелыми юнцами, немощными старцами, обманутыми мужьями, ржавеющими в ножнах мечами да над юными женушками с плешивыми богатыми мужьями…
— Да-да. Это будет забавно. А не хочешь ли пройтись по молодым мужьям с богатыми вдовушками?
Я вспомнил о Бесси Блаунт. Бедняжка. Вряд ли Клинтон любит ее за красивые глазки.
— М-да, в наши дни появились и такие браки, поскольку женщины зачастую переживают своих мужей. Заметьте, чем больше разница в возрасте, тем больше разница и в богатстве.
Я улыбнулся. Цель его шуточки очевидна. Ох дурак!
Уилл:
Я пытался предостеречь его, но он был глух и слеп. Ах, взять хотя бы насмешливые замечания о чрезмерной занятости мужского копья… он высказал их с самодовольством прыщавого подростка. Мне было стыдно за него. Гарри умудрился потерять чувство меры и скромности в интимных вопросах…
Что до упоминания о будто бы поразившей его французской сыпи, то таких слухов попросту не было. А вот Уолси действительно обвиняли в том, что он подцепил эту болячку и «вдувает заразу в уши другим». Таково было на ту пору состояние церкви Англии, что никто не считал странным или невероятным, что кардинал мог пасть жертвой этого недуга.
Хотя Уолси явно приписывали злонамеренные деяния, парламент возблагодарил Бога, уберегшего короля от болезни. Ходила даже поговорка: «Господь спас главнейший символ королевского величия».
Кстати, французская сыпь, иными словами галльская болезнь или morbus gallicus, недавно получила новое прозвище: сифилис. Какая-то добрая душа [24] сочинила поэму о пастухе, обидевшем Аполлона и получившем в наказание свинскую болезнь. Парня того звали Сифилисом. И теперь все предпочитают называть такую болезнь его именем. Как будто благозвучное название может изменить ее отвратительное происхождение!
Но вас, разумеется, не волнуют такие подробности.
24
Джироламо Фракасторо, итальянский врач, астроном и поэт, в 1530 году опубликовал научно-дидактическую поэму о сифилисе.
XXXII
Генрих VIII:
Я обсудил с Уильямом Хоббинсом, мастером дворцовых увеселений, какие праздники мы будем отмечать особо.
— Клянусь Граалем, у нас обширный выбор, — пробурчал он и тут же испуганно пояснил: — «Клянусь Граалем» заменяет теперь папские выражения вроде «Клянусь Мадонной».
С недавних пор последнее словосочетание стало использоваться как ругательство, но это никого не вводило в заблуждение. Может, наш мастер тайно сочувствует Риму? Уилл прав: прикинуться можно кем угодно.
— Нам надо выбрать те праздники, что предполагают большое скопление народа. Нынче к нам соберется, похоже, вся Англия. Вам известно, что даже глава клана Дональд, лорд Островов, присылает к нам племянника?
— Я слышал, что там они попивают кровь, — заметил Хоббинс — Они же, говорят, остались язычниками.
— Чепуха.
Я с нетерпением ждал знакомства с потомком древних гэлов и викингов. Мне еще не приходилось встречаться и дружески беседовать с настоящим горцем. Вдобавок он ненавидел моих недругов из шотландских низин. А враг моих врагов — мой друг. Прекрасная старая поговорка.
— Вот список возможных увеселений, — сказал мастер, раскручивая аккуратно исписанный пергамент.
С большим трудом мы составили перечень развлечений для пятнадцати сотен дам и кавалеров. Если наши планы провалятся, то гостей приберет к рукам дьявол.
Приглашенные начали съезжаться к середине декабря. Сперва они знакомились друг с другом и с таким интересом осматривали дворец, что вовсе не было надобности их развлекать. Число прибывших постоянно росло, и как-то раз, двадцатого декабря, я выглянул из окон королевских покоев и увидел, что задымили все каминные трубы Хэмптон-корта. Во внутреннем дворе дружным, почти солдатским строем поднимались вверх струйки печного дыма; незримое трубное воинство густо туманило небеса над боковыми дворами.