Безнадежные войны. Директор самой секретной спецслужбы Израиля рассказывает
Шрифт:
Как-то раз при переводе из одной части в другую мне дали папку с моими документами, чтобы я передал ее в новую часть. В папке было письмо из Управления разведывательных войск, где было указано, что с разрешения начальника Разведывательного управления мне разрешено приступить к обучению на курсах офицеров военной разведки, но с одним условием: согласно распоряжению военной контрразведки, по окончании курса не назначать меня на должность в системе разведвойск или связанную с разведкой. Тогда я об этом, конечно, не знал, но все равно чувствовал (и с течением времени неоднократно убеждался), что военная контрразведка израильской армии не страдает от избытка ума и здравого смысла. В случае со мной они не могли понять, как парнишка, который приехал из Советского Союза всего два с половиной года назад, может получить высокий допуск секретности. У них не было никакого желания попытаться учесть особенности моей столь необычной биографии. Чтобы справиться с проблемами проверки новоприбывших, контрразведка просто увеличивала период запрета на допуск
Но я все равно решил не сдаваться. Еще раз хорошенько все обдумал и поехал в Генштаб в Тель-Авив. Базы Армии Израиля, в том числе и Генеральный штаб, в то время охранялись весьма халатно. Я прошел на территорию Генштаба, а никто не остановил меня и не проверил документы. Правда, я был в форме, но форму очень легко достать или просто купить. По ошибке я сначала поднялся на этаж, где был кабинет начальника Генштаба, но не он был мне нужен. Тогда я спустился на этаж ниже и зашел в канцелярию начальника Разведывательного управления Генштаба. Я подошел к начальнику канцелярии, отдал честь и сказал: «Это личное письмо начальнику управления, прошу передать его». Офицер взглянул на меня и, не меняя выражения лица, сказал: «Оставь здесь» – и уткнулся носом в свои бумаги на столе. Я положил конверт на стол и вышел. В письме я напоминал, что окончил курсы офицеров разведки и указывал на нелогичность и неэффективность своего нынешнего распределения.
Через неделю я был вызван к заместителю командующего бронетанковыми войсками Мотке Ципори. Я зашел в кабинет бригадного генерала Ципори, отдал честь и вытянулся по стойке «смирно». Он посмотрел на меня, и я заметил, что он пытается сохранить серьезное выражение лица. Он обратился ко мне нарочито сурово: «Ты опять совершил проступок?» Я искренне удивился: «Какой проступок?» Он спросил: «Ты обращался к начальнику Разведывательного управления?» «Да», – подтвердил я. Он объяснил: «Нарушил субординацию» – и разъяснил: «Не через командование полка, не через командование бронетанковых войск, а напрямую! За это тебе полагается наказание. Нарушение субординации – это серьезный проступок в армии». «Признаю свою вину», – ответил я. С этой минуты тон Ципори изменился. «Окончательное решение таково: ты покидаешь 274-й полк и получаешь назначение в Штаб бронетанковых войск на должность офицера разведки. Но в качестве наказания за нарушение субординации твой перевод откладывается на месяц. Свободен». Я отдал честь и вышел. Поблагодарить его я не мог, ведь, по сути, наша беседа была судом. Но я был счастлив и улыбался про себя.
Командир 274-го полка Гидеон Альтшулер разозлился на меня за то, что я покидаю его полк, лучший в Армии Израиля. Я сказал ему, что ценю и его, и его полк, но не собираюсь быть офицером по кадрам. У меня есть военная специальность, и я буду служить по специальности, по которой меня подготовили и аттестовали.
В течение двух-трех месяцев пребывания в полку я познакомился с замечательным человеком, живой легендой, и таких людей в Израиле немало. Однажды я увидел группу людей, одни были в штатском, другие в военной форме. Один из них внимательно посмотрел на меня и спросил: «Ты – Яша?» После моего ответа он представился: «Аркадий Тимор». Я был поражен. Тут же вспомнил, откуда мне знаком его голос. Этот голос знал, наверное, каждый еврей в Советском Союзе – голос военного комментатора радиостанции «Голос Израиля» на русском языке. Аркадий Тимор (Зальцман) родился в Бессарабии. Офицером-танкистом он прошел всю Отечественную войну, командовал танковым батальоном, который первым вошел в Берлин. В конце войны, проходя через свой родной город, он узнал от соседей, что нацисты убили всю его семью, в том числе маленькую сестру. Потом Тимор рассказывал мне, что, когда они вошли в Берлин, он первым делом отдал два приказа. Во-первых, установить военно-полевую кухню на улице и кормить каждого голодного немца. Во-вторых, он организовал детский сад для немецких сирот. «Это была моя месть нацистам, еврейская месть», – говорил он с грустью и болью. Его рассказ глубоко потряс меня, и сейчас, когда я пишу об этом, я в очередной раз поражаюсь его человечности и благородству.
После войны Тимор окончил Военную академию бронетанковых войск и женился на женщине из Польши. Неоднократно он позволял себе неосторожные высказывания в поддержку евреев и государства Израиль. Его арестовали, судили и отправили в лагерь за антисоветскую деятельность. Спустя много лет ему удалось освободиться, благодаря тому, что он был отличным офицером, участником войны, а также благодаря вмешательству своих командиров. Поскольку его жена была гражданкой Польши до войны, им удалось получить разрешение на эмиграцию в рамках репатриации польских граждан, а из Польши они уехали в Израиль.
Однако был и еще один эпизод в его жизни, о котором мало кто знал. Когда Аркадий служил в Германии, он проник в американскую зону и установил связь с работниками Организации нелегальной иммиграции, прибывшими из Палестины, в том числе с Шаулем Авигуром. По их просьбе он подготовил и передал им учебные материалы, которые потом использовались на курсах подготовки танкистов Армии Израиля, в том числе и офицерских. Речь идет об американском танке «Шерман» М-1 – он был на вооружении израильской армии во время Войны за независимость и после нее. Тимор провоевал большую часть войны на этих танках, тысячи которых были поставлены США Советскому Союзу во время войны. После войны, передавая учебные материалы, он рисковал своей жизнью. Если бы советские власти узнали об этих встречах, его бы немедленно расстреляли. Когда Тимор приехал в Израиль, у него было больше знаний и опыта в танках и в танковых боях, чем у всей израильской армии вместе взятой. Однако в Израиле кадровым офицером он не стал – армия побоялась принять в свои ряды офицера, который четыре с половиной года воевал против лучших танкистов мира – танкистов вермахта. Государство Израиль решило, что он слишком подозрительный. Но вместе с тем совсем отказаться от его знаний и опыта не смогли, поэтому он стал «гражданским работником армии». Он участвовал в строительстве и становлении бронетанковых войск израильской армии. Ему удалось невероятное: создать на базе трофейных танков боевые бронетанковые соединения. Тимор был единственным человеком в мире, которому удалось решить эту задачу. Благодаря его профессионализму и целеустремленности, благодаря инженерным решениям, которые он нашел, благодаря группе специалистов, собранной и организованной им, трофейные танки были превращены в кадровый танковый полк израильской армии. Во время войны Судного дня этот полк был направлен на Синай и принял участие в боях с египетскими войсками. Впоследствии была сформирована целая дивизия на базе трофейных советских танков. По сути, он подарил израильской армии целую бронетанковую дивизию.
Тимор подготовил танки и бронетранспортеры для танкового десанта на берегу Суэцкого залива во время войны на истощение. Израильские танки, то есть трофейные советские, высадились на египетском берегу Суэцкого залива, громя все в тылу египтян. Во время той операции израильский танк раздавил джип с египтянами. Офицеры Армии Израиля не знали, что в джипе находился советский генерал. Когда танки и бронетранспортеры погружались на десантный корабль на берегу Синая, Тимор вместе с другими солдатами и офицерами начал подниматься на борт. Капитан из военной контрразведки остановил его, мотивируя отсутствием разрешения от контрразведки. Тимор остался один на берегу Суэцкого залива без еды, без воды, под раскаленным солнцем. Он несколько раз терял сознание и едва не умер от обезвоживания, пока корабли не вернулись с операции. По сей день я не могу понять, как командиры позволили какому-то идиоту из контрразведки совершить такой мерзкий поступок. Даже в Советской армии во времена сталинского террора командиры не раз останавливали особистов. А здесь еврейские командиры поджали хвосты и только отводили взгляд от стыда! Такого я простить не могу. Тимор радовался за успех операции. Он был счастлив, что оружие, которое он подготовил, сработало как часы. Боль и обиду он пережил в одиночку и никогда не говорил об этом. Он дал все, что мог, и даже больше своей стране и народу, несмотря на все унижения, не рассчитывая на награду. Он хотел давать своей стране как можно больше и просто не мог иначе. Этот человек, его преданность и его скромность всегда служили в моих глазах примером того лучшего, что есть в моем народе и в моей стране.
Аркадий Тимор умер несколько лет назад. Он страдал от рака, но до последнего дня пытался работать и приносить пользу. Он так и не удостоился воинского звания, хотя заслужил его больше, чем многие другие, и так и остался «гражданским работником армии». Его жена и тяжелобольной сын жили на скромную пенсию, которая полагается вольнонаемным служащим армии. Тимора выдвигали на Премию безопасности Израиля, но ему было отказано: очевидно, наверху решили, что есть более подходящие, а может быть, обладающие лучшими связями или более высоким положением кандидатуры, чем этот скромный замечательный человек.
В назначенный день я явился в отдел разведки Штаба бронетанковых войск и там завершил срочную службу. Ранее я получил письмо из Главного управления кадров, где сообщалось, что в соответствии с моим возрастом, годом прибытия в Израиль и семейным положением я должен был служить только шесть месяцев. Армия выражала благодарность за то, что я отслужил полный срок срочной службы (мне оставалось еще два месяца до окончания обязательного трехлетнего срока). В связи с этим последний год срочной службы обязательного срока был засчитан мне за год контрактной службы. Как и все мои товарищи, после окончания офицерских курсов я обязался отслужить еще один год сверхсрочно, на контрактной основе. Таким образом, оказалось, что я заканчивал срочную и сверхсрочную службы почти на год раньше запланированного срока: вместо апреля 1974-го я демобилизовался в июне 1973-го.
18
К моменту окончания армейской службы я уже был женат, моему сыну был год. Настало время устраиваться на гражданке. Я не был знаком с гражданской жизнью. Год с небольшим до армии я был студентом, а большую часть моей жизни в Израиле я провел в армии. До приезда моих родителей я был в положении «одинокого солдата». В то время было не так много «одиноких солдат». Я почти не говорил по-русски, только с родителями. Со своей женой Эдит я говорил на иврите, хотя она тоже приехала из Советского Союза в июне 1969 года. В общем, о гражданской жизни в Израиле я имел самое поверхностное представление.