Безнадежные войны

Кедми Яков Иосифович

Вторым решающим фактором было чувство вины американской администрации, хотя она в этом никогда открыто не признавалась. Они, вероятно, поняли, что их неосторожное поведение в какой-то мере способствовало аресту Натана Щаранского. Соединенные Штаты боролись за освобождение Щаранского совершенно необычно и очень эффективно, почти как если бы шла речь о гражданине США. И тем самым обеспечили успех этой борьбы.

Определенное неприятие Натана Щаранского со стороны истеблишмента Израиля, и в том числе «Натива», привело к тому, что не сразу и не в полную силу государство Израиль присоединилось к борьбе за его освобождение. Ни одна система, тем более государственная, не согласится работать под управлением одного человека, частного лица, какой была Авиталь Щаранская. И, естественно, было определенное несоответствие между тем, что она считала необходимыми действиями, и тем, что считали правильным и нужным государство Израиль или еврейские организации. Для Израиля и еврейских организаций Натан Щаранский был одним из нескольких узников

Сиона, а не единственным, каким он был для Авиталь Щаранской. Без помощи группы друзей из Союза Верных, которые мобилизовались в ее поддержку, вряд ли бы она достигла такого успеха. Но через некоторое время и Израиль, и еврейский истеблишмент США были затянуты поднятой волной борьбы за освобождение Щаранского и включились в нее с полной мощью. Кроме других причин, они поняли, что имя Натана Щаранского обладает огромной силой, которая позволяет мобилизовать очень многих на борьбу за выезд евреев СССР в Израиль. Борьба, иногда вместе с Авиталь и ее сторонниками, а иногда порознь, увенчалась успехом. Натана Щаранского обменяли в рамках обмена шпионами, и он был освобожден. Он был передан американцам, так Натан прибыл в Израиль.

Щаранский встречался несколько раз с Нехемией Леваноном, который своими своеобразными способами пытался объяснить ему действия «Натива» для его освобождения. Ему удалось уменьшить недовольство Натана истеблишментом Израиля, которое он впитал по приезде в Израиль от Авиталь и ее ближайших друзей, помогавших ей в борьбе. Его привычка, вероятно обострившаяся в заключении, не полагаться ни на кого привела к тому, что Натан полагался исключительно на маленькую группу, сформировавшуюся вокруг Авиталь в период борьбы за его освобождение. Ко всем остальным он относился с настороженностью и подозрением. Я пригласил его в «Натив» и по его просьбе показал ему папки с документацией по деятельности «Натива» в борьбе за его освобождение. Прочитав все телеграммы, сообщения, отчеты, он сказал, что пришел к выводу, что объем деятельности «Натива» в его защиту был намного больше и шире, чем он представлял себе. Оказалось, что многие действия тех или иных лиц или организаций, казавшиеся самостоятельными и не связанными с Израилем, были, в сущности, действиями правительства Израиля.

Между Натаном и мной установились довольно нормальные отношения. Иногда я объяснял ему кое-какие вещи. Время от времени он спрашивал у меня того или иного совета, не о его политических решениях, а в тех областях, в которых, по его мнению, у меня было достаточно знаний и опыта. Ведь я уже много лет функционировал в высших структурах власти в Израиле и был хорошо знаком с ее особенностями изнутри. Вряд ли между нами могла возникнуть тесная дружба, слишком мы разные и прожили разные жизни, хотя и родились в одной стране и боролись за выезд в Израиль, каждый по-своему.

Когда Щаранский организовал Сионистский форум, добровольную общественную организацию, финансируемую в основном из стран Запада, я воспринял это как обычное, положительное явление. Наплыв евреев в Израиль из постсоветского пространства был в самом разгаре, и я считал положительным и полезным оказание помощи приезжающим этой организацией. Перед выборами 1992 года Щаранский объявил о своем намерении создать партию и участвовать в выборах в Кнессет. Эдуард Кузнецов, одна из центральных фигур в попытке угнать самолет, чтобы выехать в Израиль, и в последующем за тем Ленинградском процессе в начале 70-х, и я разъяснили Щаранскому, что он делает ошибочный шаг. Существовала серьезная опасность, что неподготовленная, неорганизованная партия провалится на выборах. И этот провал не позволит ему победить на следующих выборах и повредит оценке новоприбывшими своих способностей и возможностей реализовать их политический потенциал. Щаранский согласился с нашим мнением и не пошел на эти выборы. Он грамотно сорганизовался, и на следующих выборах, 1996 года, его партия получила 7 мандатов.

В нашей встрече, по его инициативе, после выборов я подчеркнул, что он должен назначить на некоторые ключевые посты подходящих новоприбывших, чтобы доказать и самим новоприбывшим, и всему израильскому обществу, что среди них есть достаточно хороших специалистов, могущих управлять государственными структурами. Я советовал ему не базироваться на членах его партии, а искать подходящих людей в среде всех новоприбывших. Я порекомендовал ему Роберта Зингера, бывшего в то время начальником одного из управлений «Натива». Роберту Зингеру было тогда менее 40 лет, подполковник запаса, бывший главный офицер воспитательной службы Южного округа, человек, который создал систему образования и пропаганды «Натива» в бывшем Советском Союзе, главный представитель «Натива» в США, обладал опытом работы с высшими государственными и еврейскими структурами Соединенных Штатов. Я рекомендовал его на пост или генерального директора министерства, или директора института экспорта, или что-то подобное. В качестве примера я привел ему назначение в свое время Ариэлем Шароном Иоси Генносара, одного из начальников Управления в Службе безопасности, на пост директора Института экспорта. Я не заметил у Натана большого восторга от моих слов. Он предпочитал близких к нему людей, на которых он полагался, и иногда членов Союза Верных, которые помогали в свое время Авиталь. В основном он назначал на государственные посты членов своей партии, из приближенных к нему.

Большинство из его назначений, как в партии, так и на государственной службе, оказались неудачными, в чем не было ничего удивительного. Натан Щаранский не был ни организатором, ни управленцем, он никогда не управлял никакой структурой или организацией. Не по своей вине, но у него не было опыта непрерывной и серьезной работы вообще в какой-либо организации. Его представления сформировались в советской действительности и в заключении и были довольно упрощенными. Он опасался прямых контактов с людьми и предпочитал руководить через своих близких помощников, преданных ему. Он затруднялся в принятии решений. Возможно, что тот восторг и тот статус, которых он удостоился по приезде в Израиль, вскружили ему голову. И он действительно начал верить в свою гениальность и те свои универсальные способности, которых у него, к сожалению, не было.

Я отнесся очень отрицательно к недостаточному желанию Натана Щаранского заняться основными проблемами приехавших в Израиль из бывшего Советского Союза. Когда он занимал пост министра внутренних дел, сильное ужесточение в отношении подведомственного ему министерства к выходцам из бывшего СССР привело меня к выступлению в средствах информации с резкой критикой его министерства. Я заявил, что препятствия, которые чинит Министерство внутренних дел Израиля желающим приехать в Израиль из постсоветского пространства, нередко превосходят действия ОВИРа в годы советской власти. На совместное заседание парламентских комиссий по безопасности и иностранным делам и государственного контроля, посвященное обсуждению отчета государственного контроля о «Нативе» в 1998 году, он пришел, не имея понятия ни о содержании отчета, ни о темах предстоящего совещания. Несмотря на то что заранее я переслал ему наши замечания к отчету по всем его пунктам. Но на обсуждении он только промолвил в растерянности: «Я не знал, что это будет обсуждаться. Мне не объяснили. Я готовился к другому обсуждению».

Тогда я послал свое резкое письмо премьер-министру Израиля Нетаньяху в 1998 году и еще более резкое письмо – Натану Щаранскому. Это письмо нигде не публиковалось, и у меня нет намерения его обнародовать. Замечу только, что в письме я предъявил Натану претензии и обвинил его в том, что он предает те принципы, которые он представляет, что он уходит от борьбы за права новоприбывших и желающих выехать в Израиль. Я отметил, что то, что можно простить Нетаньяху, для которого эти дела являются чуждыми, невозможно простить Щаранскому, который стал символом борьбы евреев Советского Союза за свои права. Щаранский не ответил на мое письмо. Может быть, ему нечего было отвечать, а может быть, он не был готов или способен вступать со мной в спор по этому вопросу.

Я считаю, что Щаранский сам себе навредил, проявив качества, которые не достойны политического лидера. В этом была причина поражения и распада его политической партии на выборах 2006 года и его ухода с политической арены. Мне очень жалко, что так закончилась его политическая карьера. Может быть, ему стоило быть более честным с самим собой, более точно оценить свои способности и не поддаваться на подхалимаж своего окружения, часть которого подло и цинично использовала его в своих целях. Несмотря на свою осторожность, Щаранский слишком много раз ошибался в оценке и понимании людей. Одним из примеров, как его окружение могло подвести его, был его визит в Днепропетровск.

В один прекрасный день Натан пригласил меня на беседу. Он рассказал, что срочно едет на Украину. Как выяснилось, он принял предложение Леваева присутствовать на открытии школы Хабада в Днепропетровске. Леваеву, который в то время стремился укрепить свое положение и влияние на Украине, было важно, чтобы министр из Израиля, а особенно Щаранский, присутствовал на открытии школы из сети финансируемых им учебных заведений. Значение участия Щаранского было больше, чем открытие школы. В то время Леваев был в конфликте с другими еврейскими структурами на Украине, и присутствие Щаранского могло повысить престиж Леваева в глазах властей Украины. На мой вопрос по поводу посещения Киева он ответил, что едет только в Днепропетровск. Я разъяснил ему, что власти Украины обидятся, и справедливо, если он, министр в правительстве Израиля, уроженец Украины, посетив Украину, не встретится с членами правительства Украины. На это Щаранский ответил, что он не может быть в Киеве, поскольку в Днепропетровск и обратно он летит на самолете Леваева. Я предостерег его от полета на частном самолете одного из израильских дельцов и предложил ему, чтобы он летел обычными гражданскими рейсами через Киев, а заодно и встретился с украинскими министрами. Когда он принял мое предложение, у меня отлегло от сердца.

Одной из интересных историй, связанных с Натаном Щаранским, было получение им копий документов КГБ по процессу Щаранского. На приеме в честь министра иностранных дел Израиля в тот период я оговорил с Владимиром Путиным, бывшим тогда директором ФСБ, детали выдачи Щаранскому этих документов. Щаранский приехал в Москву и был принят в Управлении ФСБ. Для меня это было не в первый раз, когда я сидел напротив директора ФСБ и его генералов. Путин представил ему генералов, а Щаранский – своих спутников. Когда он дошел до меня, то замялся, не зная, как меня представить. Один из генералов, сидящих возле Путина, сказал, улыбаясь, что можно не представлять Яшу Кедми, которого они очень хорошо знают. Все дружно рассмеялись и перешли к обсуждению темы визита.