Безнадежные войны
Шрифт:
50
Как-то в одну из увольнительных во время службы в запасе после войны я, проезжая Тель-Авив, заехал навестить Геулу Коэн. С Геулой меня познакомил по приезде в Израиль Герцль Амикам, который, как и Геула, был членом подпольной организации в период борьбы за независимость «Борцы за свободу Израиля» (ЛЕХИ). Геула отдалась борьбе за выезд евреев СССР в Израиль с тем же пылом, как и в свое время борьбе в подполье. Она была одногодкой с моей мамой и относилась ко мне, по ее определению, как старшая сестра. Мне, выросшему старшим сыном в семье, было трудно воспринимать старшинство кого-либо. Но между нами всегда царили теплые дружеские отношения и взаимное уважение.
Когда я вошел в комнату Геулы в Доме Жаботинского, я увидел незнакомую девушку. По внешнему виду и по одежде я сразу понял, что она приехала из Советского Союза. Геула представила ее мне: «Познакомься, пожалуйста. Это Наташа Штиглиц. Невеста одного из активистов еврейского движения в Москве, Анатолия Щаранского, она борется за его выезд в Израиль». Так я познакомился с Авиталь Щаранской и впервые услышал имя Анатолия Щаранского. Позже, уже работая в «Нативе», я не раз смотрел материалы о Щаранском. На основе большой и разнообразной информации складывалось впечатление о нем как об очень способном парне, выпускнике лучшего в Советском Союзе, а может быть, и в мире, высшего учебно-го заведения по физике (МФТИ), где преподавал цвет советской науки: Лев Ландау, лауреат Нобелевской премии, Сергей Королев, создатель советской космонавтики и ракетостроения, авиаконструктор Сергей Сухой и многие другие. Большинство выпускников этого института направлялись в оборонную промышленность, и почти все обладали допусками секретности высокой степени, в соответствии со своей специализацией. Евреи-выпускники этого института, которые пытались подавать документы на выезд в Израиль, автоматически получали отказ по секретности. Так что и отказ Щаранскому в выезде в Израиль выглядел обычным явлением.
Тут мне хочется опровергнуть одну из грязных сплетен, которую пытались распространять о Щаранском. В «Нативе» были зарегистрированы две просьбы о высылке ему вызовов от двух девушек, утверждавших, что он является их женихом. Но, кроме вызовов, посланных от имени этих девушек, больше не было с их стороны никаких просьб, сообщений или действий. Мы не придавали серьезного значения подобного рода записям. Это было тогда обычным явлением. Не раз посылающие вызовы пытались указать ту или иную степень родства или близости к вызываемому, надеясь, что таким образом могут ускорить посылку вызова или облегчить получение разрешения на выезд. Но нашлись такие, которые хотели подло использовать этот факт, чтобы очернить Щаранского. Когда Наташа Штиглиц начала бороться за выезд Натана Щаранского, мы проигнорировали все прошлые обращения других женщин о посылке вызовов. Для нас она была женой, которая борется за освобождение своего мужа. Правда, были среди работников «Натива» и те, кто не симпатизировал Щаранскому и слишком шумной, по их мнению, борьбе за его освобождение. После его освобождения и приезда в Израиль они сплетничали по его поводу, вероятно, надеясь, что его брак с Авиталь окажется блефом. Но вопреки им брак Натана и Авиталь оказался на редкость счастливым, и немногим везло в жизни с такими действительно глубокими и истинными чувствами в браке.
На основе материала видно было, что Натан был одним из наиболее активных участников еврейского движения в СССР, хотя и не был в десятке наиболее активных руководителей движения. Его отличали тесные связи с Андреем Сахаровым и участие в деятельности группы диссидентов, целью которых было наблюдение за соблюдением прав человека, определенных Хельсинкской конференцией (СБСЕ). Практически Натан был связным между своей группой и иностранными журналистами. Вероятно, из-за своего знания английского, лучшего, чем у других. Свои связи с иностранными журналистами он не раз использовал и для еврейского движения.
Как «Натив», так и большинство активистов еврейского движения довольно осторожно относились к сотрудничеству с движением диссидентов в СССР, целью которых была смена власти в Советском Союзе. Часть из руководителей «Натива» отрицательно смотрели на участие Щаранского в деятельности диссидентов, и отношение их к нему было, мягко говоря, довольно настороженным. В то время руководство Советского Союза приняло решение принять резкие меры для подавления диссидентского движения, а также и сионистского. Было достаточно признаков того, что они готовят серьезные меры, вплоть до арестов наиболее заметных активистов. На основе анализа собранного материала можно было прийти к выводу, что в еврейском движении основной проблемой для советских властей были научные семинары отказников, их связи с Западом и влияние на научный мир Запада. По моей оценке, у КГБ вначале было три основных кандидатуры на предание суду: профессор Александр Лернер, организатор научных семинаров отказников, имя которого все чаще появлялось в обличительных статьях советской прессы, Александр Слепак, один из активнейших отказников и один из центральных руководителей еврейского движения в то время, и Натан Щаранский. Советская система пропаганды начала усиленно подготавливать общественное мнение, постоянно публикуя в печати имена всех троих, особенно Лернера, обвиняя их в антигосударственной деятельности и пособничеству Западу. Но вдруг в один момент совсем перестали упоминать имена Лернера и Слепака. Через короткое время, был арестован Щаранский, арест которого сопровождался шумными нападками в многочисленных статьях всей советской прессы. По моей оценке, в последний момент власти испугались публичного показательного суда над Лернером из-за его широкой известности и связей в мировых научных кругах. Кроме того, слабое здоровье Лернера ставило под сомнение его способность пережить арест, суд и тюремные условия. Также и в отношении Слепака у них, вероятно, возникли сомнения в последний момент. Так что все сконцентрировалось только на Щаранском.
В то время Щаранский проживал в одной квартире с одним еврейским парнем, врачом, Саней Липавским. Отец Сани Липавского в свое время был арестован за незаконную торговлю иностранной валютой в особо крупных размерах. За что, по тогдашним советским законам, ему грозила смертная казнь. Как видно, КГБ предложил ему сделку: выбор между жизнью отца или сотрудничество с КГБ. Это жесточайший, бесчеловечный выбор, и трудно осуждать тех, кому приходится его делать. Саня Липавский сломался и в течение нескольких лет работал осведомителем КГБ по всей территории Советского Союза в основном в области экономических преступлений. Вероятно, пройдя переквалификацию, он был внедрен в круги еврейских активистов в Москве. Незадолго до ареста Щаранского он предложил ему переехать жить вместе с ним в его квартире. Так что у КГБ была наиболее полная и подробная информация о Щаранском и его деятельности. В «Нативе» была также информация, не знаю, насколько достоверная, что ЦРУ пыталось завербовать Саню Липавского или, по крайней мере, провело несколько действий, которые можно было расценить как его вербовку или попытку вербовки.
Слишком тесные контакты американцев, особенно сотрудников ЦРУ, в Москве с диссидентами были очень проблематичными. «Натив» постоянно требовал от разведслужб Запада не приближаться к активистам еврейского движения в СССР. С самого начала деятельности «Натива» в течение всех лет спецслужбы Великобритании, Европы и США просили воспользоваться источниками «Натива» для получения той или иной информации о странах восточного блока. Ответ «Натива» был всегда резко отрицательным. Более того, мы твердо требовали от них не пытаться вербовать активистов еврейского движения и вообще держаться от них подальше. Обычно спецслужбы Запада с пониманием и уважением относились к этой нашей просьбе. Но в случае с Саней Липавским, с группой Сахарова и другими диссидентскими движениями американцы переборщили. То ли из-за проблем несоблюдения оперативной дисциплины, то ли, вероятно, из-за недопонимания или недостаточной осторожности. КГБ, вероятно, надеялся быстро получить от Натана Щаранского быстрое признание свой вины и публичного заявления о раскаянии. Они рассчитывали, что в тюрьме им удастся быстро и легко сломать Натана и показательный процесс пройдет с полным успехом. Во главе следствия стояли опытнейшие следователи, которые в прошлом добились признания вины и раскаяния от таких наиболее видных диссидентов, как Петр Якир и Виктор Красин. Но оценка КГБ в отношении мужества и стойкости Натана Щаранского оказалась ошибочной.
В средствах информации было напечатано покаянное письмо Сани Липавского, которое, в сущности, было составлено обвинением и кураторами КГБ. Натан Щаранский был арестован, и, несмотря на его стойкое мужественное поведение, было решено продолжать усилия сломать его. В течение двух лет длилось следствие, а потом состоялся суд. Оказалось, что еврейский парнишка, слабоватый на вид, был намного более стойким и сильным, чем рассчитывала советская власть и следователи КГБ. Все методы давления, кроме физического, которое тогда было запрещено, применявшиеся к Натану, оказались безрезультатными, и мужественные и достойные выступления Натана Щаранского на суде вызывали только уважение к сионистскому движению. Не по своему желанию и не по своей инициативе попал Натан Щаранский в такую бурную ситуацию. Но его аргументация и представление еврейского и сионистского движения были великолепными и в нужных пропорциях. Без всякой попытки связать его с диссидентским движением, но позволяющие любому борцу за права человека поддержать движение за выезд евреев СССР в Израиль.
И во время пребывания в тюрьме Натан с достоинством выдержал все испытания и непрекращающееся давление на него. Я отвергаю все подлые и низкие заявления и намеки по поводу его поведения в заключении, которые пытались распространять, к сожалению, и некоторые бывшие активисты и даже узники Сиона. Я не собираюсь обсуждать в этой книге причины личного или психологического порядка, которые побудили их так вести себя по отношению к Щаранскому. По моему мнению, на основе всех материалов, которые были в «Нативе», поведение Натана Щаранского и во время следствия, и на суде, и во время заключения было безукоризненным. Заключение в течение стольких лет, несомненно, частично повлияло на его характер. Я могу это сравнить с теми изменениями в характере, которые произошли у моих друзей по армии, побывавших в плену. При малейшей попытке заговорить с ними о пережитом в плену выражение их лиц менялось, они как бы закрывались в себе, и в их глазах отражались страх и ужас, охватывающий их. Несомненно, условия в плену арабских стран были намного более жестокими, но и для Натана Щаранского долгие годы тюрьмы и лагерей тоже не были санаторием.
Борьба за освобождение Щаранского увенчалась успехом благодаря двум факторам. Первым, и самым главным, была его жена Авиталь. Она сворачивала горы. В полном смысле этого слова боевая подруга, она делала все возможное и невозможное. Не было того, что бы можно было сделать и она не сделала, не считаясь ни с чем. Объективно, с точки зрения оценки борьбы за выезд вообще, возможно, что попытки сконцентрировать все внимание на Щаранском были не совсем правильны. Это не нравилось некоторым родственникам арестованных за сионистскую деятельность. Они считали, что это мешает представить проблемы остальных осужденных в полной и более правильной форме. Но примитивность американского общественного мнения, которое не склонно углубляться в нюансы, превратило Щаранского в символ, и это отлично послужило целям борьбы. Осознание трагедии и борьбы евреев Советского Союза за выезд в Израиль олицетворялось в образе одного человека. Я не уверен, что американская общественность восприняла бы лучше более сложные понятия.