Безнадежные войны
Шрифт:
Я вспомнил, как мне передали о резко отрицательной реакции Э. Рубинштейна на то, что я рассказал о попытке Нетаньяху получить от российских властей Архив Хабада, в процессе чрезвычайно важных и секретных переговоров по поводу ядерного вооружения Ирана. Я понял от приближенных к Рубинштейну, что он попытался представить мои слова как разглашение информации секретных совещаний, в которых я участвовал. Если это верно, то, вероятно, у юридического советника правительства Израиля в прошлом, а сегодня Судьи Верховного суда Израиля и у меня разные представления о подходе к подобным проблемам. Я считаю, что нельзя смешивать личные приоритеты и дешевую политическую выгоду с важнейшими государственными интересами, оскорбляя и унижая престиж государства. Смешивание этих понятий не достойно и не входит в прямую компетенцию премьер-министра Израиля.
64
Выборы 1999 года закончились победой Эхуда Барака. Я был рад, что Барак стал главой правительства и что государство Израиль стоит перед началом столь необходимых и желанных перемен. Я чувствовал так же, как и в 1977 году, когда М. Бегин пришел к власти. Я ожидал, что сейчас все пойдет по-другому, намного лучше, и надеялся, что на этот раз у меня не будет таких разочарований, как в прошлый раз. На следующее утро после выборов я встретился с Эхудом у него дома по его просьбе. «Спасибо тебе. Ты много для меня сделал, – сказал Барак и задал естественный для него вопрос: – Чего ты хочешь?» Меня несколько раздражал этот вопрос, но я спокойно ответил: «Я ничего от тебя не хочу. Я не хочу никакой должности, ни в государственном аппарате, ни в политических структурах. Если ты будешь нуждаться во мне или в моих знаниях и возможностях, я всегда помогу тебе. Но не в качестве официального служащего. И при одном условии. Я не хочу за это никакой платы и возмещения расходов. Если ты с этим согласен, скажи, что тебе нужно».
Так и произошло. Я сделал то, что Эхуд Барак просил меня. Летал в Россию, встречался, беседовал. Передавал послания. Через несколько дней после встречи с Э. Бараком я беседовал по телефону с Ариэлем Шароном. Нас связывала многолетняя дружба. Мы познакомились в 1969 году в доме Геулы Коэн, когда она пригласила нескольких высших офицеров и генералов израильской армии на встречу с двумя молодыми новоприбывшими, Довом Шперлингом и мной, чтобы услышать от нас о борьбе евреев Советского Союза за выезд в Израиль, а также и критику в адрес правительства Израиля за то, что она делает и не делает по этому поводу. А. Шарон, весь в зените славы, был на этой встрече. Во время Шестидневной войны у меня на письменном столе было несколько фотографий: Менахема Бегина, Леви Эшкола, Моше Даяна и нескольких генералов – Арика Шарона, Исраэля Таля, Шайке Гавиша и начальника Генерального штаба Армии Израиля Ицхака Рабина. Я с волнением пожимал руку человеку, на фотографию которого я смотрел в тяжелые минуты и повторял себе: «Если они смогли, и я тоже смогу». В течение многих лет мое представление об Ариэле Шароне было под влиянием той фотографии времен Шестидневной войны и созданного с того времени его образа. С тех пор я не раз бывал в его доме и был знаком и с Лили, и с их, тогда еще маленькими, сыновьями. Мы встречались и в армии, а когда А. Шарон пошел в политику, я хотел, чтобы он добился успеха.
Место генерала в партии Херут было уже занято, Эзер Вайцман присоединился к партии Херут раньше его. А. Шарон присоединился к Либеральной партии, бывшей в политическом блоке с партией Херут. С его темпераментом, напором, хитростью А. Шарон вошел в полусонную, мелкобуржуазную партию «слюнявых интеллигентов», которые не нашли себе места в государственном аппарате, управляемом социалистической Рабочей партией, и для которых партия Херут была слишком экстремистской. Эта партия была лишена какого-либо серьезного влияния, но она дала М. Бегину легитимацию и немного сгладила его чересчур экстремистский образ в обществе. Следующим шагом в процессе легитимации было присоединение блока партий Херут-Либералы к Правительству национального единства накануне Шестидневной войны. После этого М. Бегин уже не был таким политическим изгоем, как во времена Д. Бен-Гуриона. В выборах после войны Судного дня Рабочая партия еще победила, но через четыре года она проиграла выборы, и, впервые с основания государства, власть перешла к Менахему Бегину и к блоку партий Ликуд.
А. Шарон был очень изобретательным, особенно в различного рода предвыборных комбинациях. Только благодаря его напористости, способности контактировать с людьми, вести их за собой, наобещать им что угодно, врать им он смог создать блок партий Ликуд.
Партия не приходит к власти потому, что народ принимает ее политические или общественные принципы. Она приходит к власти потому, что существующая система власти теряет ее то ли в результате ее полного развала, то ли ослабевает настолько, что попросту не в состоянии ее удержать. В большей степени именно это было причиной победы Э. Барака на прямых выборах премьер-министра. Б. Нетаньяху попросту не смог удержать власть. Он сделал почти все возможные ошибки и был предельно слаб, так же как Рабочая партия в 1977 году и как Ликуд в 1992-м. Мои отношения с А. Шароном значительно укрепились в последний год правления Б. Нетаньяху. После отставки Б. Нетаньяху А. Шарон был временно исполняющим обязанности председателя Ликуда, до выборов руководителя партии, в которых его оппонентами были Меир Шитрит и Эхуд Ольмерт. М. Шитрит с самого начала не представлял серьезную конкуренцию. А в отношении Э. Ольмерта А. Шарон испытывал настоящее унижение оттого, что он должен бороться за первенство с таким человеком, как Э. Ольмерт. Только о немногих людях я слышал от А. Шарона такие презрительные, уничижающие выражения, как об Э. Ольмерте в тот период. И только в одном отношении А. Шарон не переставал удивляться в отношении Э. Ольмерта: «Сколько у него денег для выборов? Откуда у него столько денег?»
В разговоре с А. Шароном сразу после выборов 1999 года я спросил его, не думает ли он, что пришло время объединить силы, и согласится ли он присоединиться к правительству Э. Барака. А. Шарон удивился моему вопросу и спросил, говорил ли я об этом с Э. Бараком. Я сказал, что еще нет, но если он согласен, то я готов переговорить с Эхудом о присоединении Ликуда к коалиции. Шарон согласился. Присоединение Ликуда к правительственной коалиции сразу после поражения на выборах предоставляло Ликуду реабилитацию в глазах общества. Той же ночью я позвонил Бараку. Я сказал ему, что у меня есть соображения по поводу Арика и его присоединения к правительству и что я говорю после разговора с Ариком. Э. Барак попросил, чтобы я немедленно приехал к нему. Я приехал и изложил ему идею о создании объединенного правительства. Э. Барак относился к А. Шарону с огромным уважением, иногда граничащим почти с преклонением. Он знал его отлично по армии и ценил его, как один профессиональный военный ценит другого. Особенно как офицер элитного спецподразделения ценит и восторгается офицером, командовавшим легендарным 101-м спецподразделением. Вместе с тем Эхуд хорошо сознавал и слабости А. Шарона, намного лучше меня.
Эхуд выслушал меня, задал несколько вопросов, поразмышлял вслух и сказал, что я могу говорить с А. Шароном о совместном правительстве. Я поехал к А. Шарону, передал ему сказанное Э. Бараком и с ответами А. Шарона вернулся к Эхуду. Договорились о встрече между ними. В одну из ночей я встретился с А. Шароном в условленном месте и вместе мы приехали к Э. Бараку в Кохав Яир, при этом никто не заметил нас. Это была первая из нескольких встреч, в которых участвовали только мы втроем – Эхуд Барак, Ариэль Шарон и я. Мое участие было минимальным. Для меня было важно, чтобы двое этих людей нашли базу для единого правительства. Во-первых, я считал, и сегодня считаю, что сочетание, когда Эхуд Барак глава правительства, а Ариэль Шарон министр в его правительстве, – это наилучший вариант в то время для управления государством и для решения всех тех проблем, перед которыми тогда стояла страна. Во-вторых, в присоединении Ликуда к правительству я видел гарантию того, что правительство уверенно сможет просуществовать полную каденцию. Кроме того, я надеялся, что присоединение Ликуда оставит ШАС вне правительства и вернет эту партию к ее естественным размерам, ультрарелигиозной партии евреев, выходцев из стран Востока, лишенной сколько-нибудь серьезного влияния.
Барак и Шарон довольно быстро пришли к взаимопониманию, и было почти договорено, что Ликуд присоединяется к правительству. Параллельно с этим я интенсивно старался, чтобы и партия Щаранского тоже вошла в правительство. Партия получила шесть мандатов, и я видел в этом достижение, исходя из того, что партия Либермана получила четыре мандата. Еще в предвыборной кампании я давил на партию Щаранского, чтобы они требовали портфель министра внутренних дел. Лозунгом партии на выборах, талантливо выбранным Моти Морелем, был «Наш контроль» (над Министерством внутренних дел), и это естественным образом приводило к тому, что партия должна была получить Министерство внутренних дел. Я принял участие в нескольких встречах представителей Рабочей партии и партии Щаранского. От партии Щаранского переговоры вел уроженец Израиля, житель Старого Иерусалима, человек «Гуш Имуним», из группы, которая поддерживала Авиталь Щаранскую в период ее борьбы за освобождение Натана. Вероятно, на него Натан полагался больше, чем на других. Я очень хотел, что бы партия была первой, которая подпишет коалиционное соглашение. Я немного опасался, потому что и Э. Барак, и Н. Щаранский осторожно поинтересовались у меня, так ли уж это необходимо, чтобы партии был передан портфель министра внутренних дел. Я знал, что каждому из них это было не совсем удобно, из их соображений. В ночь подписания коалиционных соглашений я давил и подталкивал, и в конце концов партия Щаранского была первой партией, подписавшей соглашение, и она получила Министерство внутренних дел. Национально-религиозная партия, получившая Министерство строительства, была второй партией, подписавшей коалиционное соглашение. Представители партии возмущались, но не потому, что не были первыми, а потому, что Министерство внутренних дел было не в их руках. Я просидел с руководителями партии почти час, успокаивая их и пытаясь убедить их в том, что и в Министерстве строительства заложены большие возможности, соответствующие их идеологии и потребностям их избирателей, молодежи национально-религиозного толка с большими проблемами жилья.
Меня тревожило то, что, несмотря на полную договоренность с А. Шароном, включая его назначение на пост министра финансов, дела не двигались. А. Шарон очень хотел быть первым или вторым в подписании коалиционного соглашения. Я обратил внимание на попытки необъяснимого увиливания Э. Барака, колебания, попытки снова и снова пересмотреть оговоренное и неожиданную сдержанность. Э. Барак не говорил ничего определенного, но я почувствовал это по подозрительным признакам – по тону разговора, по вопросам, по оттягиванию решений и нежеланию ясно и четко все объяснить. Я понимал, что на него оказывается огромное давление левым крылом его партии, которое хотело видеть в правительстве ШАС, а не Ликуд. Их утверждение, что невозможно игнорировать партию, набравшую 17 мандатов, было не больше чем дешевая демагогия. Но эти «праведники» видели в ШАС, ультрарелигиозной и несионистской партии, более удобного партнера, которого легко купить бюджетными ассигнованиями и уладить любые сделки. Я видел, что Э. Барак поддается этому давлению.
Подозрительность Э. Барака была не меньшей, чем А. Шарона. И он также придавал большое значение личной преданности ему, но не в такой патологической форме, как А. Шарон. Оба были генералами, а одна из серьезнейших, глубоких и вредных болезней израильской армии – это традиция клик и преданности между командирами и подчиненными. Слишком часто продвижение по службе в Армии Израиля происходит не благодаря профессиональным качествам и способностям, а благодаря верности и близости к одному из высших командиров. И наоборот, не раз продвижение офицеров по службе было замедлено из-за недостаточно близких отношений или неприязни, несмотря на способности. Э. Барак был намного более А. Шарона уверен в себе и в своих способностях. Об А. Шароне можно сказать, что он был почти на грани неуверенности в себе, как это ни странно слышать. У Эхуда была как раз противоположная проблема, не раз он преувеличивал свои возможности. Не всегда ему удавалось трансформировать в полном объеме свой выдающийся интеллект в действия.