Безоглядная страсть
Шрифт:
Ангус по-прежнему стоял в дверях не шевелясь, если не считать того, что снял перчатки и пригладил рукой растрепавшиеся волосы.
— Слава Богу, — произнес он, — здоров. А ты? Впрочем, — он пристально оглядел ее с головы до ног, — ты тоже выглядишь… неплохо.
Энни окинула себя критическим взглядом: высокие ботфорты, мужские штаны и кафтан, короткий плащ — все самого простого покроя и уже изрядно поношенное, вместо изысканной прически — свободно распущенные по плечам волосы…
— Садись, — она пододвинула к камину стул, — погрейся, чего стоишь…
Ангус, казалось, колебался, словно стыдился признаться, что он и в самом деле промерз до костей. Энни потерла ладони друг о друга и сильнее закуталась в плед.
— Я сама только что вернулась. Мы были в таверне. Мы вообще здесь всего лишь с сегодняшнего утра.
Энни понимала, что говорит это лишь для того, чтобы не молчать. Огонь с жадностью набрасывался на поленья, и они трещали так, что Энни всякий раз невольно вздрагивала. Чтобы как-то успокоить нервы, она налила себе и мужу вина в жестяные кружки (иной посуды в доме не было), разбавив его горячей водой из висевшего над огнем котелка.
Ангус подошел к ней, взял из ее рук кружку и стал греть об нее озябшие руки. Постояв еще минуту в напряженном молчании, он наконец опустился на предложенный стул, Энни села рядом с ним.
Она отпила глоток вина, но затем отставила кружку, опасаясь переборщить в этом и ляпнуть что-нибудь лишнее.
— Когда я увидела тебя в дверях, — произнесла она, сама не ожидая от себя такого признания, — я подумала… точнее, надеялась…
— Что я передумал и решил присоединиться к вам? — закончил Ангус.
— Что-то в этом роде, — кивнула Энни.
— Нет, не передумал, напротив, пришел спросить тебя…
— О чем?
— Когда ты наконец поймешь, какую рискованную игру затеяли ты и твои идиоты кузены?
Вопрос этот был задан Ангусом так прозаично, словно они сидели дома и обсуждали, что будут есть на ужин.
— Ты же знаешь, — сказала Энни, — что ни мое, ни твое решение относительно того, на чью сторону встать, не было легким.
— Да, это так, — согласился он. — Насколько мне известно, тебе понадобилось целых три недели, чтобы собрать нужное количество подписей под твоей бумагой.
Энни удивленно воззрилась на мужа.
— Не удивляйся, — продолжал Ангус, — мне известно о тебе гораздо больше, чем ты думаешь. Могу даже, если хочешь, перечислить имена всех подписавших. Знаю и то, какими угрозами вы добивались этих подписей. Одно лишь мне непонятно…
— Что именно? — Энни вскинула бровь.
— Как ты, такая умная, до сих пор не поймешь, что все они используют тебя?
— И как же они меня используют? — фыркнула Энни.
— Известно как — в качестве приманки для твоего Макгиливрея.
— Ничего не понимаю!
— Не валяй дурака, — усмехнулся он, — все ты отлично понимаешь! Иначе больше ничем не заставишь его нарушить клятву, данную мне.
Энни похолодела.
— Мало тебе нарушить верность мне как главе клана, как господину, — Ангус уже был настолько взбешен, что почти не отдавал себе отчета в своих словах, — так еще понадобилось наставлять мне рога!
— Рога? Ты что, бредишь?
— Послушай, — взорвался он, — неужели ты считаешь, что я ничего не знаю? Да о вас уже вся Англия судачит!
— У тебя есть доказательства? — огрызнулась она. — Мало ли кто о чем судачит…
— Да что далеко ходить — я видел сцену вашего прощания всего несколько минут назад…
Огонь в очаге на мгновение ярко вспыхнул, и Энни успела хорошо разглядеть лицо мужа. Сейчас, поняла она, им владеет нечто большее, чем просто гнев. В глазах Ангуса стояла безмерная боль обиды. Это были глаза человека, незаслуженно смешанного с грязью, глаза мужа, не просто ревнующего жену, а любящего ее.
— Ангус, — горячо начала Энни, — не стану скрывать, мы с Джоном всегда были очень близкими друзьями, но никогда ни словом, ни делом Джон не позволил себе ни малейшей вольности по отношению ко мне. Как и я всегда помнила о моем супружеском долге. Да, я жила у него в Данмаглассе — но лишь потому, что тот стал, по сути дела, штаб-квартирой восстания. К тому же на протяжении всего этого времени замок Джона всегда был полон народа, так что вряд ли мы, если бы даже и хотели, смогли найти там уединение хотя бы на минуту.
— Можно подумать, я не видел, как мило вы ворковали сейчас у входа в дом! И каким голосом ты произнесла имя Джона, когда открывала мне дверь, думая, что это он!
Энни снова похолодела. Да, когда Ангус постучал, она действительно пошла открывать в уверенности, что это вернулся Джон, но она и сама не осознала, что при этом произнесла его имя. Более того — она не была уверена, что, если бы Джон и в самом деле вернулся, она нашла бы в себе силы противостоять искушению. Да, физической близости между ней и Джоном не было, но означало ли это, что она не предала мужа в мыслях? Какими глазами ей теперь смотреть на него?
Да, Энни чувствовала себя виноватой перед Ангусом, и оправдания ей не было. Но так ли уж, по сути дела, невинен он сам? Она чуть было не изменила ему — он же изменил родине. Если в нарушении супружеского долга он все-таки имеет право обвинять ее — есть ли у него право обвинять ее за то, что она в отличие от него хранит верность родине? Энни не хотелось — не из долга перед Ангусом, а из любви к нему — идти против его воли, но оставил ли он ей выбор?
— Я устала, Ангус, — обреченно проговорила она. — У меня нет сил спорить с тобой. Да, я не могу привести тебе доказательства моей верности… Ты же сам понимаешь, что если доказательства неверности всегда найдутся, то подтвердить обратное… Все, что тебе остается, — это поверить мне на слово. Не стану лгать — порой мне действительно кажется, что я неравнодушна к Джону. Не стану скрывать и того, что порой я была на волосок от измены. То, что ты видел сейчас между мной и Джоном… Это был мой отказ, Ангус. Я не знала, что ты здесь и все видишь. Ничто не удерживало меня, кроме чувства долга. Вот, пожалуй, единственное и самое большое доказательство моей верности, Ангус, которое ты видел собственными глазами. А что до того, что Ферчар и другие меня используют, — я это понимаю. Но кто меня, в конце концов, не использует, так или иначе? И прежде всего — ты…