Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом
Шрифт:
– Друг моего детства. Музыкальный издатель. Я приволоку его, и все будет в ажуре. Мисс… – Арчи поперхнулся, – мисс Спектацию Почмоксон ангажируют на пятимесячное турне, а старый весельчак Блюменталь приступит к опубликованию песни. Две птицы, как я упомянул раньше, одним камнем! Ну как?
– Козырной туз, – сказал Билл.
– Разумеется, – сказал Арчи, – я тебя не уговариваю, а просто выдвинул вариант. Если у тебя есть планчик получше, валяй!
– Потрясенц! – сказал Билл.
– Полная нелепость! – сказала Люсиль.
– Моя милая старая подруга в радостях и печалях, –
– Дирижер побоится дать согласие.
– Десять долларов – выложенные присутствующим здесь Уильямом – давай, Билл, выкладывай! – развеют его страхи.
– И папа обязательно узнает.
– Боюсь ли я папы?! – бестрепетно вскричал Арчи. – Ну да, боюсь! – добавил он по размышлении. – Но я не вижу, каким образом он может узнать.
– Никак не может, – сказал Билл категорически. – Наладь все, Арчи, и побыстрее! Самое оно!
Глава 24. Умягчение мистера Коннолли
Банкетный зал отеля «Космополис» дышит благородной аристократичностью. Освещение художественно пригашено, а подлинные старинные гобелены по стенам своей средневековой чинностью словно бы обуздывают любые побуждения к шумной веселости. Бесшумные официанты скользят взад и вперед по толстым дорогим коврам под музыку оркестра, который чурается любого намека на грохочущую модерновость джаза. Арчи, который последние дни имел честь слушать репетиции мисс Почмоксон, мнилось, будто зал окутывает тишина, в которой кроется что-то зловещее, как в спокойствии океана перед надвигающимся ураганом. Люсиль не преувеличивала: голос мисс Почмоксон был громким. Могучим. И не возникало ни малейшего сомнения, что он в два счета поставит на уши монастырское безмолвие банкетного зала отеля «Космополис». Арчи поймал себя на том, что машинально напрягает мышцы и затаивает дыхание, как бывало с ним во Франции в предчувствии внезапного грохота канонады. И мистера Блюменталя он слушал почти механически.
Музыкальный издатель на несколько повышенных тонах рассуждал о проблеме Труда и Капитала. Недавняя забастовка печатников нанесла мистеру Блюменталю глубокую душевную рану. Пролетарии, считал он, стремительно доводят Божью Страну до ручки, и он, неистово жестикулируя, уже дважды опрокинул бокал, поскольку был энергичным говоруном, одинаково владеющим обеими руками.
– Чем больше им даешь, тем больше они требуют! – сокрушался он. – Им невозможно угодить! И не только в моей области. Вот ваш отец, миссис Моффам…
– Господи! Где? – сказал Арчи, содрогнувшись.
– Я говорю: вот ваш отец, к примеру. Он прилагает все усилия, чтобы завершить постройку нового отеля. И что происходит? Увольняют одного лентяя, и Коннолли призывает к забастовке. И строительство приостанавливается до конца переговоров! Этого нельзя допускать!
– Да, очень неприятно, – согласилась Люсиль. – Я как раз прочла про забастовку в утренней газете.
– Этот Коннолли просто камень. Казалось бы, как друг вашего отца, он…
– Я не знала, что они друзья.
– Много лет. Да только пользы никакой. Рабочие все равно забастовали.
Арчи не ответил. Он остекленевшими глазами смотрел на двух только что вошедших мужчин. Один был крупный, корпулентный с квадратным подбородком и безапелляционно властным лицом. Другим был мистер Дэниел Брустер.
Мистер Блюменталь проследил его взгляд.
– Да это же Коннолли!
– Папа! – ахнула Люсиль.
Ее глаза встретились с глазами Арчи. Арчи торопливо отхлебнул воды со льдом.
– Это, – прошептал он, – конец!
– Арчи, ты должен что-то сделать!
– Знаю! Но что?
– В чем проблема? – поинтересовался заинтригованный мистер Блюменталь.
– Иди к их столику и поговори с ними, – сказала Люсиль.
– Я?! – Арчи задрожал, как желе. – Нет, послушай, старуха, честное слово!
– Убери их отсюда!
– То есть как?
– Знаю! – вдохновенно вскричала Люсиль. – Папа обещал, что ты будешь управляющим нового отеля, когда его достроят. Ну, так эта забастовка прямо тебя касается. Не меньше, чем их. И у тебя есть полное право обсудить ее с ними. Пойди пригласи их пообедать у нас в номере, где вы сможете обсудить все без помех. Скажи, что там вас не будет отвлекать… музыка.
Пока Арчи колебался, как ныряльщик, собирающийся с духом на краю вышки, чтобы прыгнуть в пучину, к столику, за который воссели господа Брустер и Коннолли, приблизился рассыльный. Он что-то прожурчал на ухо мистеру Брустеру. Владелец «Космополиса» встал и последовал за ним вон из зала.
– Быстрей! Это твой шанс! – обрадованно сказала Люсиль. – Папу позвали к телефону. Поторопись!
Арчи выпил еще воды со льдом, чтобы утихомирить свои дрожащие нервные центры, одернул жилет, поправил галстук и затем, приобретя сходство с выходящим на арену римским гладиатором, затрусил через зал. Люсиль обернулась к недоумевающему музыкальному издателю.
Чем ближе Арчи подходил к мистеру Алозиусу Коннолли, тем меньше ему нравился облик последнего. Даже на расстоянии вождь строительных рабочих выглядел более чем внушительно. А вблизи он выглядел совсем уж сокрушающе. Лицо, словно высеченное из гранита, а глаза, встретившиеся с глазами Арчи, когда тот с жалким подобием обаятельной улыбки сел за столик напротив него, были суровыми и ледяными. Мистер Коннолли производил впечатление человека, которого очень приятно иметь на своей стороне во время потасовок где-нибудь в доках или в лагере лесорубов, но душевной приветливости в нем не ощущалось.
– Приветик-ветик-ветик! – сказал Арчи.
– А ты, черт дери, кто такой? – осведомился мистер Коннолли.
– Меня зовут Арчибальд Моффам.
– Не по моей вине.
– Я зять милого старого Брустера.
– Рад с вами познакомиться.
– Это я рад познакомиться с вами, – сказал Арчи учтиво.
– Ну так всего наилучшего, – сказал мистер Коннолли.
– Э?
– Беги продавать свои газеты. У нас с твоим тестем деловой разговор.
– Да, я знаю.
– С глазу на глаз, – добавил мистер Коннолли.