Безрассудная страсть
Шрифт:
На последних словах ее вызывающей тирады язык у Николы заплелся, она почувствовала себя отвратно. Еле добравшись до кресла, Никола опустилась в него, уперлась локтями в колени и прикрыла руками глаза — они были воспалены и в них словно кто-то песок насыпал.
Курт молча наблюдал за ней — Никола ощущала это. Но ей было абсолютно все равно, о чем он думает, — так ей стало не по себе. Спустя секунду-другую Курт все-таки спросил:
— Ганс связан с той девушкой чувством долга или чувством любви?
Не поднимая головы, Никола
— И тем, и другим. Они с детства любят друг друга. Перед отъездом в Лозанну Ганс попросил ее выйти за него замуж.
— Но это не очень-то повлияло на его отношения с тобой! Ты наверняка ничего, ничего не знала о ней до сегодняшнего дня. А ухлестывать за тобой он начал как только приехал.
— Между нами не было ничего серьезного! Он даже ни разу…
— Не приставал к тебе?
— Не поцеловал меня, даже на прощанье. Да у нас и не было ни времени, ни возможностей, чтобы заниматься любовью!.. И, по крайней мере, Ганс честно поступил со своей девушкой перед поездкой сюда.
— Если бы между вами ничего не было, ему бы не понадобилось рассказывать тебе о ней, — проницательно заметил Курт. — Так или иначе, я бы с удовольствием заставил его отвечать за то положение, в котором ты оказалась!
Никола с трудом покачала головой из стороны в сторону в знак несогласия.
— Ни в каком я не положении! И даже если мне плохо, вины Ганса в этом нет! Но если ты не хочешь понять наших с ним отношений, я ничего тебе больше не скажу… Я бы желала, чтобы ты оставил меня в покое. Я…
Хотя Никола и призвала на помощь всю силу воли, дабы подняться на ноги, они у нее сразу подкосились, как только она сделала это. Голова закружилась. Сквозь шум в ушах Никола услышала слова Курта, доносившиеся из какого-то далека:
— Да уж, не в положении!
И затем, почти уже погрузившись в нирвану, почувствовала, как Курт обнял ее за талию и, поддерживая, повел, почти понес вверх по лестнице к ней в комнату.
Там Никола опустилась на пуфик около туалетного столика. Курт не отходил от нее.
— Скажи, что могло случиться сегодня вечером, помимо того, что ты промокла и Ганс дал тебе вежливый от ворот поворот? Он хотя бы нашел время — в перерывах между своими излияниями — покормить тебя? Что ты пила?
— Только стакан вина за ужином… О, еще до этого коньяк. Потому что неважно чувствовала себя. Собственно, весь день так было…
— И в таком состоянии ты пошла к нему?
— Я не хотела расстраивать Ганса, и вообще мне было противно оставаться дома.
— Очевидно! Ну а сейчас, мадам, укладывайтесь в постель — я вызываю вам врача!
— О, не сегодня! — взмолилась Никола. — В кровать — да, я и сама хочу лечь. А врача вызовем завтра, если к утру мне не станет лучше. А сейчас, может, синьора Ралли принесет мне грелку и чего-нибудь горячего попить, а?
— Я сам тебе все принесу, — ответил Курт. — Супругам Ралли я сказал, что дождусь тебя, и велел им идти
— Только аспирин.
— Сойдет. Достань его, а я пока принесу все остальное. И чтобы к моему возвращению ты была в постели. Сколько времени тебе потребуется для этого?
— Не очень много. — Никола встала, но и пальцем не могла пошевелить, чтобы начать раздеваться в его присутствии.
Курт ждал.
— В постель! В постель! — настаивал он. — И если ты боишься, что я застану тебя с ночным кремом на лице и бигуди в волосах, то помни: сестры и жены пользуются одной привилегией — ими восхищаются даже тогда, когда они не в лучшей форме… Я даю тебе десять минут — не больше.
Когда Курт возвратился, то принес еще два одеяла. Он накрыл ими Николу и запретил сбрасывать их ночью.
— Если это только не из-за вспышки эмоций, то ты, наверное, подцепила какой-нибудь вирус. Надо хорошенько пропотеть, чтобы тебя не лихорадило.
У Николы, как она уже сказала, не было сил доказывать Курту, что заболела не из-за переживаний.
Поскольку на вилле не имелось градусника, Курт пощупал у Николы лоб, пульс. Затем отступил и внимательно посмотрел на нее со стороны.
— По-моему, у тебя сильный жар, — сказал он.
— Кажется, да, — равнодушно согласилась она.
Прошло некоторое время — Никола уже выпила молоко, — а Курт все сидел около нее.
— Ну-ка, сможешь теперь заснуть? — наконец спросил он.
— Наверное… Спасибо тебе! — вымолвила она.
— Настольный свет оставить?
— Не надо — глазам больно.
— Ну, тогда спокойной ночи! И не раздевайся! — Последние слова относились к голым рукам, которые она высунула из-под одеяла. Курт накрыл их, погладил Николу по щеке и вышел.
Она погрузилась в убаюкивающую темноту. Но сразу уснуть Никола тем не менее не смогла. Ее воспаленный мозг ухватился за одну мысль, которая, превратившись в навязчивую идею, то и дело беспокоила ее на протяжении всей ночи.
Женева! Через пару дней она должна ехать в Женеву. К этому времени нужно выздороветь… Обязательно! Как бы плохо ей ни было, она должна встать, одеться, уложить чемодан и отправиться в Женеву!.. В Женеву!.. В Женеву!.. Этот звук молотилки выматывал всю душу.
…Рано утром Курт вновь явился к ней и сообщил, что вызвал врача. Вместе с Куртом пришла и синьора Ралли, журя хозяина, что тот не позвал ее еще ночью. К этому времени тарелка густого лукового супа, который готовят в ее родной области Пьемонт, сотворила бы чудеса… Можно было бы поставить компресс из льняного семени на грудь… или положить грелку со льдом на голову. Но все эти верные средства проигнорировали! И теперь — ох! — кто знает, как дело пойдет дальше? На что Курт сухо ответил, что доктор разберется. И ушел, оставив синьору Ралли ухаживать за Николой.