Безрассудная страсть
Шрифт:
Никола немедленно стала претворять в жизнь свой план. Сказала супругам Ралли, что готовить на ужин, предупредила их, что вечером ее не будет дома, и позвонила Гансу в отель. Но его не застала; поэтому передала ему на автоответчик, чтобы Ганс ей позвонил. Когда тот так и сделал, она с удовлетворением услышала, что он с радостью принимает ее предложение, и они назначили встречу в тихом ресторанчике на берегу озера. Она планировала отправиться туда до возвращения Курта. Поэтому написала ему записку, в которой сообщала, что ее к ужину не будет.
День выдался отвратным. К облакам, висевшим над озером, добавились
Обедала Никола одна, причем без особого аппетита, объясняя свое неважное состояние атмосферным давлением во время грозы. Днем разболелась голова, и девушка почувствовала себя совсем плохо. В какой-то момент она даже пожалела, что обещала Гансу встречу. Но когда ближе к сумеркам небо прояснилось и на нем выступили подмигивающие звезды, Никола пришла в себя и отправилась на рандеву, захватив на всякий случай плащ с капюшоном — чтобы сохранить прическу, если вновь примется лить дождь.
Несмотря на то что она пришла довольно рано, Ганс уже ждал ее. Когда речь зашла о напитках, Никола — совершенно неожиданно для себя — заказала коньяк. Он придал ей силы, и она стала чувствовать себя лучше… Еще при встрече, приветствуя Николу, Ганс сказал:
— Понимаете, именно в этот вечер я очень сильно хотел побыть с вами наедине. И я премного благодарен вам за такую возможность!
Николе стало приятно от ощущения, что она доставляет Гансу удовольствие, и ей уже было все равно, что позже скажет Курт.
Ужин прошел за разговором о будничных вещах. Потом, когда Ганс собрался вызвать такси, чтобы поехать еще куда-нибудь, Никола вдруг предложила:
— Давайте лучше прогуляемся — я бы хотела побыть на воздухе.
— Да? А вдруг опять пойдет дождь? — засомневался Ганс.
— Вот тогда и поймаем такси!
— Прекрасно! — Ганс взял под руку Николу, и с молчаливого взаимного согласия они пошли в обратную сторону от оживленных улиц с их ярким освещением и бесконечно мчащимся транспортом, к темным и тихим в это время суток торговым причалам Белбжик и Уши.
У края гавани швартовалось множество различных судов всевозможных названий. Одни из них были совершенно безлюдны. На других из транзисторов неслась поп-музыка. Волны бились о корпуса судов, опоры скрипели, лампы метались на мачтах кораблей.
Пока Ганс и Никола лавировали между лужами на разбитом асфальте, вновь собрались грозовые тучи, и внезапно начался настоящий потоп.
Они промокли до нитки, прежде чем Ганс помог Николе надеть плащ. О такси в этом месте думать не приходилось. Ганс осмотрелся, затем протянул Николе руку и со словами: «Пойдемте скорее!» — заторопил ее к узкому трапу, который вел на палубу пустынного суденышка. Катер не отличался особой чистотой, будучи забит ворохом пустых коробок из-под цветов.
Трап и нижняя палуба были скользкими от дождя и прелых листьев. Но под козырьком верхней палубы оказалось сухо. Ганс перевернул два деревянных ящика, и они с Николой сели.
— Мы же вторглись на чужую территорию! — воскликнула Никола, тяжело дыша.
— А кто об этом узнает? Кому нас судить? — Но сам Ганс уже ругал себя. — Мне надо было настоять на такси.
— Мы бы все равно промокли, пока искали такси, — настаивала на своем Никола. — Да и я ничуть не больше вашего промокла. Давайте пока посушим плащ. — Сдерживая дрожь, она сняла его и передала Гансу, чтобы тот повесил плащ на крюк балки, тянувшейся сзади них.
Некоторое время они сидели молча, наблюдая, как по палубе и близлежащей набережной изо всех сил стучит дождь. Затем Ганс слегка наклонился, заложив руки между колен. Не глядя на Николу, сказал:
— Никогда не думал, что именно здесь нам придется прощаться, Диана, — на этом грузовом катере, да еще в грозу!.. Я бы хотел увезти с собой и навсегда запомнить те несколько эпизодов, которые были связаны с вами, — как я представлял вас себе в школе, в Веве; как вы плавали в бассейне и загорали на солнце; как вы выполняли роль хозяйки на приемах, устраиваемых братом; как вы были сказочно прекрасны на раутах; и как все произошло здесь — это я буду помнить дольше всего, и ничего не будет мне дороже! — Он откинулся к стенке, в его голосе и жестах сквозило отчаяние.
Не совсем понимая его, Никола какое-то время молчала. Потом попыталась ответить:
— А почему мы должны прощаться именно сегодня? Разве вы не остаетесь на выставку?
— Только на первый день. Сегодня утром, когда вы предложили провести с вами больше времени, чем я рассчитывал, ориентируясь на ужин в вашей вилле, я решил, что это будет по-настоящему последней нашей встречей, если вы не сумеете назначить мне другой. Но встреча эта мне нужна — память о ней я хочу увезти с собой. — Поколебавшись, Ганс повернулся к Николе и взял ее руку. — Вы ведь знаете, что я влюбился в вас, не так ли? — спросил он.
Никола отвела взгляд.
— Думаю, что да… Но я этого не хотела…
— Поверьте, я тоже! — И Ганс усмехнулся, хотя то была горькая усмешка. — Но это произошло, я не сумел сдержаться, хотя и знал, что у наших отношений нет будущего. И вот теперь мне приходится расплачиваться… потерей вас. Рано или поздно я должен буду забыть мадемуазель Диану. Но самое тяжкое — это рассказать вам почему. Сделать это я обязан, и именно сегодня. Выслушайте меня, пожалуйста, Диана!
— Не говорите, если это вам тяжело, — произнесла она. — Вы не знаете, каково мне слышать, что вы влюблены в меня! — И Никола решила прибегнуть к правде. — Но, видите ли, я сама люблю человека, который не любит меня!.. Может, мы оставим все это, как есть, не говоря больше друг другу ни слова? Мы нравились друг другу. Какое-то время были друзьями. Разве этого не достаточно?
Он покачал головой.
— Для меня, я уже сказал, этого не достаточно, но это все, что мне останется от вас… И все-таки я должен объяснить, почему, любя вас, не могу просить выйти за меня замуж. Выслушайте, пожалуйста! — попросил Ганс.
Он хотел, чтобы Никола выслушала его.
Суженой ему, сказал Ганс, всегда была девушка по имени Хильда — кузина в каком-то дальнем родстве двумя годами моложе его. Мальчик и девочка росли вместе, дружили, нравились друг другу. В обеих семьях считалось само собой разумеющимся, что «придет день» и они поженятся.