Безрассудная
Шрифт:
И все же, несмотря на все это, я притворяюсь. Притворяюсь, что знаю, как жить по-королевски.
— Входите.
В ответ раздается скрип петель и мягкие шаги по потертому ковру. Я поднимаю взгляд от бумаг, захламляющих каждый сантиметр стола. Мужчина медленно закрывает дверь, каждое движение спокойное и продуманное.
Не слуга. Не Имперец. Не кто-то, умоляющий меня о внимании. На самом деле, я не могу представить его в подобном качестве.
— Черт, неужели уже полдень? — Я трясу головой, пытаясь очистить стол от чернильной каши.
— Ну, трудно следить за временем, когда эти
— Ты знаешь, почему я держу их закрытыми, — вздыхаю я, жестом приглашая его сесть. — Мне не нужно, чтобы слуги глазели на мое окно со двора. Слухов и так хватает.
— Не зря, — мягко говорит он таким тоном, что трудно понять, ругает он меня или нет.
Он так умеет обращаться со словом. Он достаточно уверен в себе, чтобы говорить тихо, потому что знает, что все наклонятся, чтобы послушать. Каждое слово обдуманно, деликатно и требовательно.
— Ты еще не выступил перед своим народом, Китт. — Его бледно-голубые глаза пронизывают меня насквозь и ищут далеко за пределами моего взгляда. — Если ты не дашь им повод для разговора, они придумают свою собственную версию истории.
— Да, спасибо за мудрый совет, — бормочу я, уже слышавший его на каждой из наших встреч.
Его взгляд смягчается, когда он откидывается на спинку кресла, изучая меня с другой стороны стола. — Я здесь только для того, чтобы помочь, Китт. Предложить тебе свое руководство.
— Верно. Конечно, — говорю я, кивая. — И Чума знает, что мне это нужно.
Он улыбается, и это успокаивает. — Чума знает, что тебе также нелегко.
— Ну да. — Я вздыхаю. — Ты помогал мне во многом, и за это я тебе благодарен.
— И буду продолжать это делать. — Он сдвигается со своего места, чтобы облокотиться на стол. — Вот почему я надеюсь, что ты согласишься с моим последним предложением.
Я напрягаюсь. Его последнее предложение было в лучшем случае абсурдным. Абсурдом, который я по глупости принял во внимание. Но прежде чем я успеваю озвучить это или что-то еще столь же неразумное, он достает из кармана маленькую коробочку и ставит ее на потертое дерево между нами.
Я моргаю, глядя на то, что, как я знаю, находится в бархатном футляре. Сердце замирает под ребрами, а язык пытается произнести его имя в знак протеста. — К-калум…
— Это лучший способ, — перебивает он, проводя пальцами по светлым волосам на макушке. — Я знаю, что это не самая привлекательная идея.
— Не самая? — Я ехидничаю, смеясь над безумием всего этого. — Ты хоть понимаешь, о чем просишь меня?
Он тяжело вздыхает, как будто на его плечах тоже лежит груз королевства. И, в некотором смысле, так оно и есть. — Ты — король. Жизнь, которой ты живешь, больше не принадлежит только тебе. Это жертва, которую нужно принести ради блага королевства. — Он делает паузу, позволяя своим словам повиснуть в воздухе между нами. — Так ты помогаешь людям, с которыми до сих пор не столкнулся.
Я отвожу взгляд, качая головой на чернила, испачкавшие все поверхности. — Я помогу. Я просто… — От волнения слова застревают в горле и душат меня, пока я наконец не выплевываю их наружу. — Мне просто больно. Я не тот принц, которого они знали.
— Нет, не тот, — мягко говорит
Я пялюсь на коробку, поднимая на него взгляд, только когда он бормочет: — Что твой отец всегда говорил людям? Что-то о том, что делает короля великим?
Справившись с грустной улыбкой, я отвечаю: — Ах, да. Три «Б».
Калум кивает, хмыкая при воспоминании. — Так оно и было. Я помню, как он декламировал их, когда сообщал королевству о новом законе или принятом решении.
— Это был один из его многочисленных девизов, — вспоминаю я. — Он заставлял меня писать его десятки раз во время наших учебных занятий. Не удивлюсь, если я бормочу его во сне. — Калум хихикает, когда я заунывно произношу фразу. — Чтобы стать великим королем, ты должен быть бесстрашным, благожелательным и беспощадным. Только тогда ты сможешь править великим королевством.
Кивнув, Калум откидывается в кресле. — Он не ошибается. Это хороший девиз, по которому можно себя оценивать. — Он тянется к коробочке, постукивая длинным пальцем по бархату. — А для этого нужны все три качества, которые он надеялся в тебе найти. Бесстрашие. — Постукивание по коробочке. — Благожелательность. — Еще одно. — И даже беспощадность, в зависимости от того, как на это посмотреть.
Он прав. Чума, он всегда прав.
Сглотнув, я поднимаю коробочку, укладывая ее на ладонь. — Три «Б», да?
Он улыбается мне. — Три «Б».
Глава 25
Пэйдин
— Твоя неуклюжесть станет нашей смертью, знаешь ли.
Из моего горла вырывается звук разочарования. — Ну, ты не самый обнадеживающий человек, с которым можно быть связанным.
— При других обстоятельствах, — пыхтит он, — обещаю, что со связанным мной гораздо веселее.
Мои щеки вспыхивают, и я закатываю глаза, прекрасно понимая, что он этого не видит. — Не. Помогает. — Я чувствую, как его спина сотрясается от смеха. Не обращая на него внимания, я расставляю ноги, готовясь. — Ладно, давай попробуем еще раз, — вздыхаю я, отталкиваясь от его спины, чтобы попытаться подтянуть ноги под себя.
— Вот так, Грей, — бормочет он. — Давай, еще немного.
Мои ноги дрожат, когда я пытаюсь встать вместе с ним. Это далеко не первая наша попытка, и я чувствую усталость и разочарование одновременно. Встать на ноги еще никогда не было такой проблемой. Я отталкиваюсь от его спины, подтягивая под себя ноги, чтобы неловко встать на холодный тюремный пол.
— Давно пора, черт возьми, — вздыхает ублюдок. — А теперь самое интересное.
Я бросаю взгляд на зазубренный камень, торчащий из стены почти в четырех футах от земли. Он делает шаг к нему, в свою очередь увлекая меня за собой. — Ой, — шиплю я. — В следующий раз было бы неплохо предупредить.