Безрассудная
Шрифт:
— Ладно, — жестко отвечает он. — Сейчас я иду к камню.
И с этими словами он буквально тащит меня за собой, когда я отлетаю к стене. Когда мои ноги снова оказываются на полу, я фыркаю, желая, чтобы он видел мой свирепый взгляд. Затем он поднимает наши руки, направляя веревку так, чтобы она уперлась в острый камень.
Мои руки заведены за спину и согнуты под неудобным углом. И становится только хуже, когда он начинает пилить веревку о камень. Туда-сюда. Туда-сюда. Я опускаю голову к полу, наблюдая, как волосы падают беспорядочным ореолом вокруг моего лица.
—
— О, я в полном порядке, — говорю я, мой голос заглушают волосы. — Моя шея никогда не чувствовала себя лучше.
Я слышу звук трения веревки о камень, чувствую, как Кай делает большую часть работы. — Как насчет того, чтобы поиграть в игру? Чтобы отвлечься.
Я поднимаю голову от его предложения. Это поразительно — его забота. Разве он не поклялся больше никогда так не делать?
Энфорсер приказывает мне сделать шаг ближе к камню.
Но это не забота, верно? Нет, он использует меня, чтобы сбежать и спасти свою репутацию. Я — средство для достижения цели.
— Ладно, — вздыхает он, продолжая пилить веревку. — Я вижу кое-что серое. Угадай, что это.
Я фыркаю. — Все в этом Чумой забытом месте серое.
— Ну, тогда тебе лучше уточнить.
Я вздыхаю через нос. — Ладно. Стена.
— Попробуй еще раз.
— Прутья?
Он дергает за веревку, проверяя ее прочность. — Опять не то.
— Потолок?
— Ты не очень хороша в этом…
Эхо шагов обрывает его слова. На этот раз я молча тяну его обратно к нашему месту на полу, где падаю, увлекая его за собой. Охранник огибает угол в жутко пустой коридор, останавливаясь только для того, чтобы достать из кармана ключ. Он не смотрит на нас, когда заходит внутрь и ставит металлическую миску с водой рядом с едва тронутым черствым хлебом.
Мне с трудом удается сдержать насмешку. От нас ждут, что мы будем лакать воду, как собаки. Еще одно доказательство их ненависти к нам, ильинцам.
Дверь закрывается за ним с тяжелым щелчком, и я наблюдаю, как его тень скользит по коридору. Долгое время мы молчим, прежде чем я чувствую, как рука Кая поглаживает мою поясницу в знак молчаливого приказа. Я делаю глубокий вдох, готовясь подняться на ноги.
Потом снова камень и утомительное пиление. Я снова свешиваю голову, успокаивая больную шею, и бормочу: — Поднос.
— Это больше серебро.
Я хмурюсь. — А что тогда с моими волосами?
— Не знаю, Серебряный Спаситель, — медленно произносит он, — ты мне скажи.
— Думаю, они могли бы сойти за седые, — возражаю я.
Он смеется. Он глубокий и темный, как я уже успел понять. — Твои волосы могут стать лунными лучами раньше, чем седыми.
— Осторожно, — медленно говорю я, — это почти прозвучало как комплимент.
Я слышу, как он смеется. — Может быть, я сделаю тебе нормальный комплимент, если ты действительно сможешь угадать правильно.
Я устремляю взгляд в пол. — Я назвала каждую серую вещь здесь.
— Очевидно, нет.
Он приостанавливает пиление, чтобы подергать за веревку. Я чувствую, как она слегка ослабевает вокруг моих запястий, и вздыхаю с облегчением. Осталось
— Вон тот камень, — говорит он непринужденно, как будто это не звучит безумно.
Я стараюсь держать язык за зубами как можно дольше. Мне это действительно удается. Но прежде чем я успеваю остановить себя, я выпаливаю: — Прости, ты имеешь в виду камень на другой стороне камеры, который я не могу видеть?
Он замолкает на мгновение. — Именно его.
— Это совершенно несправедливо.
— Я же просил тебя быть конкретной, — медленно произносит он.
У меня в горле поднимается звук разочарования, на что он имеет наглость рассмеяться. Как ни странно, мне удается держать рот на замке, молча ссутулившись и вытянув руки вверх и назад. Когда мои веки начинают тяжелеть, он останавливается, чтобы проверить прочность веревки.
— Теперь я смогу ее порвать. — Его голос хриплый, тело умоляет о сне. — Мы можем отдохнуть, пока не вернется стража.
Кивнув, я вяло оттаскиваю его в центр камеры и сползаю на землю. — А потом мы выберемся отсюда.
— А потом мы выберемся отсюда, — тихо повторяет он.
Моя голова находит его плечо и прижимается к нему, несмотря на все мои усилия. Мое тело болит, каждый дюйм моего предательского существа умоляет свернуться калачиком, прижаться к нему, чтобы он обнял меня.
В свои самые слабые минуты я желаю его. А в самые сильные — хочу сказать, что это не то же самое.
Он прислоняет свою голову к моей, нежно и приземленно. Ненавижу, когда он так ощущается. Как воплощение комфорта.
— Можем ли мы притвориться, что это нормально — не ненавидеть друг друга в такие моменты? — тихо спрашиваю я, чтобы успокоить свою совесть.
Он говорит так, будто мог бы рассмеяться, если бы не был так измотан. — Да. Притворись.
Я молчу, пока не перестаю. — Ты жалеешь о чем-нибудь из этого?
Его голос мягкий, успокаивающий. — О чем?
— О нас? — Пауза. — Жалеешь о том, что между нами произошло? Даже о том, что произошло совсем недавно? — шепчу я, вспоминая момент нашей слабости на крыше.
Он молчит так долго, что я задремываю, и просыпаюсь только тогда, когда он бормочет: — Спи, Маленький Экстрасенс. Сожалеть будешь утром.
Я просыпаюсь от звука скрежета металла.
Глаза открываются от того, что Кай предупреждающе похлопывает меня по спине. Сквозь затуманенное зрение я вижу, как в камеру входит охранник, сжимая в руках черствый батон. Я моргаю, готовясь к плану, который вот-вот начнет осуществляться.
Все происходит так быстро, что я почти забываю, какую роль должна играть. Как только охранник наклоняется, чтобы положить хлеб между нами, Кай пододвигается и просовывает ногу под поднос. Когда принц пинает мужчину по лицу, металл ударяется о него так сильно, что слышно, как хрустит нос охранника.