Безумие
Шрифт:
Что случилось парой минут ранее? Что ж, меня приволокли в главное здание Корпорации; не сказать, что силком, но удовольствия от этого я получил действительно мало. Когда я поинтересовался: на кой черт, - водитель лимузина в мягкой и доступной форме объяснил мне, что Томас Хилл снизошел и до моей персоны и очень, очень отчаянно желает, чтобы я испытал венец его творений: с головой погрузился в его собственный мир с монстрами, психопатами, судимыми и прочим отребьем. Радовало лишь то, что затянется вся эта фантасмагория всего на день. Мне так обещали.
Эмили, естественно, уже околачивалась тут. Подозреваю, что с самого утра. Если она не раздражала своим неустанным
Когда у меня интересуются журналисты или кто-либо из знакомых, в каких отношениях я состою с Ли, я стараюсь удержать на себе спокойное выражение лица и серьезным голосом ответить, что отношения между нами самые теплые. Труднейшее во всем этом деле – не засмеяться в конце фразы. Нам с ней ни в коем случае нельзя показывать миру, что между нами царит разлад, ведь миру должно казаться, что связь между нами надежнее, чем когда-то китайская стена.
Миру совсем необязательно знать, что в тайне от всех (но точно не от друг друга), мы лелеем сладкие мечты о расправе. Наше противостояние и обоюдная порча крови берет свое начало еще с самого детства, и, даже сейчас, когда мне исполнился двадцать первый год, нам так и не наскучило это занятие. Эмили, конечно же, успешно лидировала. Но и я старался не отставать.
– Даже не вздумай нагадить отцу, - предупредила меня Ли, кисло скривившись. – Это важный день для него.
– Разочаровать Томаса Хилла в себе? О, как можно, - проворчал я, не без язвительности.
Одно из самых теплейших наших приветствий. Мы с Ли синхронно повернули головы к притихшему провожатому, испытывающими взглядами пронзив его насквозь.
– Ты должен был нас куда-то отвести? – поинтересовалась Ли у него. Ох, я знал этот ее надменный тон.
Очкастый отделался коротким кивком.
– Ну, так веди, чего застрял?
Мне было нечего добавить. Парень что-то пролепетал и торопливо пошел по светлому, ярко освещенному коридору, поманив нас за собой. Я обратил внимание, что на Эмили был точно такой же халат, накинутый поверх пальто, как на этом незадачливом лаборанте, да, впрочем, как и на всех остальных людях, которых я здесь встречал. Сначала это развеселило меня, и Ли, заметив мою ехидную усмешку, выразительно закатила глаза, наверняка думая о том, какой я идиот. Я знал, как сильно ее цепляло то, что я заявился в Корпорацию в джинсах и толстовке, да еще и не напялил на себя эту лабораторную мантию. Она стеснялась меня и переживала, потому что видела угрозу срыва мероприятия, намеченного Томасом, в любой незначительной мелочи. Ли слишком дотошна и серьезна. Я задумался, останется ли она такой спустя годы.
Только тогда, возможно, я впервые задумался о том, что я бывал в Корпорации не так уж и часто: два или три раза за все время ее существования. Это странно, ведь каждый член моей семьи (по крайней мере, все те люди, что считали себя оными), без преувеличений, - сделали Корпорацию смыслом своей жизни, посвятив себя ей, а я же сам… я вспомнил, дважды сюда меня приволокли под угрозой смерти. В третий раз, нынешний, к смерти прибавилось слово «мучительная».
– Тебя невозможно терпеть, ты в курсе? – зло прошипела мне на ухо Эмили.
Я покосился в бок, рассматривая ее красивое злобное лицо. Ли была единственным человеком из всех, кого я когда-либо знал, кого действительно красила надменность или ярость. Ее глаза становились от этого глубже и выразительнее, очерчивались строгие скулы на белой коже, а темные брови сводились к прямой переносице, делая
Но и этого ей показалось достаточно, чтобы превратить мою жизнь в сущий ад на земле.
– Я несносен тебе даже, когда молчу? – поинтересовался я, усмехнувшись. – Да это можно считать достижением!
– Безответственный кретин, - прошипела Ли, гневно зыркнув в мою сторону.
– Не забывай улыбаться на камеру, принцесса, - фыркнул я. – Не подведи папочку.
Лифт спас нас от дальнейшей перебранки. Собственно, и дальше нам не представился шанс на выяснение отношений: вокруг постоянно было слишком много людей. Прилюдно нам с Эмили было запрещено ругаться и хоть сколько-то подрывать авторитет Хилла, поэтому мы шли молча, словно пленники. Я старался не смотреть в сторону Ли, потому что хорошо знал, сколько раздражения способно у меня вызвать ее надменное и высокомерное выражение лица. Я не мог допустить себе заводиться именно из-за этого, потому что не до конца был уверен, что на моем лице не было написано того же самого.
Когда мы вошли в обширную лабораторию, там уже было полно народу. Начиная от служащих в медицинских халатах, заканчивая пятеркой журналистов. Я сразу подумал, что Томас, скорее всего, пригласил в свою Корпорацию представителей только самых значимых изданий страны и не меньше. Они стояли группой, со своими планшетами в руках, в любую минуту готовые записывать все происходящее.
Я быстро отыскал глазами Хилла, - он сидел в стороне от всех, в обыкновенном кресле, вальяжно откинувшись на его спинку и расставив ноги. Трость лежала на коленях. И, хоть поза эта и казалась уверенной и небрежной одновременно, я точно определил, насколько сильно напряглось тело у старика. У старика… Еще даже не подходил к концу его пятый десяток, но выглядел Том так, будто уже прожил полную человеческую жизнь. Его волосы полностью поседели за последние семь лет, вокруг глаз собрались щели глубоких морщин, лицо исхудало почти до неузнаваемости.
Я хотел было наклониться к Ли и шепотом спросить, когда это Том успел так состариться, но когда мы переглянулись, я наткнулся на ее укоризненный и обвинительный взгляд, которым она награждала меня достаточно часто последние несколько лет. Это заставило все слова, которые успели зародиться на конце моего языка, там же и раствориться, а меня самого отвернуться прочь, продолжая делать вид, что мне очень интересно глазеть по сторонам. Скорее всего, Ли даже на мгновение испугалась, что я ищу пути отхода и уже продумываю планы побега. Да вот куда там, на глазах у папарацци и Томаса-то?
А что было после, - у меня даже нет желания вспоминать как-то детально. Чтобы я не говорил о Томасе Хилле, красноречивость у него была отработана до высшего уровня. Глава Корпорации быстро закопал репортеров в груде красивых и научных терминах, разбавляя свой спич торжественными и пафосными оборотами. Мы с Ли не особо вслушивались в его речь, так как оба разбирались в устройстве империи Хилла лучше, чем кто-либо еще из присутствующих. И я, и Эмили прекрасно понимали, зачем Хилл устраивает это шоу. Одним словом: реклама. На наших с Ли шкурах Томас хотел доказать всему миру, чего стоит его грандиозное изобретение. А так же оповестить всех, кто еще был не в курсе, какой властью он завладел теперь.