Безумное танго
Шрифт:
Всякий мужчина, видевший Антонину Фролову в ее любимом красном, обтягивающем тяжелую грудь платье, и помыслить не мог о каком-то там осуждении! Это была очень яркая брюнетка с прекрасными бровями, напоминавшими разлет птичьих крыл, и с влажными, как бы подернутыми слезой, огромными глазами. Темные волосы лежали тяжелой, плотной волной; большой, ярко напомаженный рот зовуще улыбался всем мужчинам от мала до велика. Она часто гуляла одна по Верхне-Волжской набережной, а когда навстречу попадались Никифоровы, здоровалась скромно и почтительно: ведь старший Никифоров был зав. отделом обкома партии!
А Юрка, украдкой глазея на Антонину, думал: вот не повезло Лорке, что она совсем не похожа на мать. Эти диковатые восточные черты вполне унаследовали два ее брата, а Лорка выдалась каким-то заморышем – с бесцветными сальными волосами, с глазенками-пуговицами… В таком заблуждении он пребывал аж до десятого класса, и оно бесследно растаяло 30 августа – в день встречи одноклассников перед началом занятий.
Юрка немного опоздал и пришел, когда их классная Евгения Федоровна уже собрала всех вокруг себя и завела свою обязаловку.
Еще пробиваясь сквозь толпу, Юрка понял, что ее никто не слушает. Все исподтишка косились куда-то в сторону, откуда несся звонкий и довольно-таки наглый хохоток. Там стоял Аркадий Капустин из десятого, нет, теперь из одиннадцатого «Б», по которому сохли чуть ли не все девчонки в школе. Они табунами за ним бегали, в штабеля укладывались, а равнодушный красавец принимал поклонение через губу, с ироническим прищуром томных очей. И вот теперь он метал зовущие взгляды, он сверкал улыбками, он сыпал остротами – наверное, и впрямь смешными, если стоявшая рядом маленькая, худенькая девчонка так и заливалась смехом!
Юрка смерил взглядом тонюсенькую талию, обласкал плавное расширение стройных бедер, туго обтянутых оранжевым шелком, спустился к ногам… Ноги у незнакомки не удались, они были откровенно кривыми, однако кто будет смотреть на эти ноги, когда видно, отчетливо видно, что под обуженным платьем нет никаких трусиков!
У него вдруг пересохло в горле и почему-то потребовалось срочно проверить, хорошо ли заправлена рубашка в джинсы. Скользил растерянным взглядом по худеньким плечам, по которым разметались тугие локоны какого-то необыкновенного желто-лимонного цвета, видел иногда маленькое ухо с дешевой цыганской серьгой, мелькавшее меж прядками, и мучительно хотел, чтобы незнакомка обернулась, и отчего-то боялся, боялся этого до дрожи в коленках…
– Фролова, я зачитываю расписание на 1 сентября, ты послушай, послушай, а то опять придешь без учебников! – угрюмо и в то же время заискивающе окликнула Евгения Федоровна.
Смех прервался. Девочка обернулась и насмешливо взглянула на учительницу, потом небрежно махнула Аркадию и шагнула к одноклассникам.
– А у меня нет чем писать, – насмешливо сказала она хрипловатым, низким голосом.
Это была Лора Фролова… и в то же время не она. Юрка не видел ее все лето и не мог понять, каким образом то же солнце, которое светило на всех одинаково, и ветер, который дул равномерно на всех, и дожди, поливавшие всех с однообразным, унылым постоянством, могли до такой степени изменить невзрачного, поистине гадкого утенка. Как вызывающе торчит ее маленькая грудь! Какая длинная, изящная шея! И что за смугло-румяная кожа, и какие точеные черты, какой пикантный носик, какие смелые брови, какие нарядные ресницы, какие глаза…
Какие глаза! Невыразимого желто-зеленого, как бы орехового оттенка, но главное даже не этот удивительный цвет, а сам взгляд: смелый, зовущий, страстный… Вот именно – страстный, с испугом понял Юрка, хотя это слово и не больно-то подходило к девятикласснице. А вот поди ж ты – еще как подходило!
Под этим взглядом класс, только что стоявший дружной гурьбой, мгновенно размежевался. Девочки маленькой, возмущенной, молчаливой кучкой сбились вокруг Евгении Федоровны, а мальчишки, как по команде, шагнули вперед, протягивая ручки, блокноты, тетрадки… Юрка и не заметил, как это получилось, но он тоже шагнул, тоже протянул руку, тоже таращился потрясенно. Она, Лорка? Или все-таки не она?..
Ореховые глаза придирчиво оглядывали напряженные мальчишеские лица, словно Лора искала кого-то. И вдруг ресницы дрогнули, будто крылышки черной бабочки, яркие розовые губы приоткрылись в рассеянной улыбке.
– Никифоров, запиши мне уроки! – не то попросила, не то приказала она, и Юркина спина похолодела от дружного завистливого вздоха, раздавшегося позади.
А он… Он почему-то почувствовал себя так, будто стоит голышом перед зеркалом, а родители входят без стука.
За всю их совместную жизнь – а они были неразлучны с Лорой без малого десять лет, если считать с того достопамятного 30 августа 1987 года, – Юрка так и не смог толком разобраться, влюблен он в свою подружку, потом любовницу, потом жену или все-таки ненавидит ее. Его тянуло к Лоре до дрожи в коленках, до сухости во рту, до непристойных сновидений, в которых она наконец позволяла ему все, все самое запретное, а не только эти одуряющие поцелуи и бесстыдные прикосновения.
Они впервые поцеловались в тот же день, вернее, вечер, потому что после общешкольного собрания Лора этим странным тоном полупросьбы-полуприказа изрекла:
– Никифоров, проводишь меня? – но повела его не домой, а в парк под откосом. Села там на какую-то лавочку, скрытую в кустах уже отцветшего бересклета, заставила Юрку сесть рядом, положила голову ему на плечо и как-то так умудрилась повернуться, что их губы встретились.
Он едва не потерял сознание от поцелуя – первого в своей жизни. Юрка и не предполагал, что поцелуй дает такое острое телесное наслаждение: вдруг блаженная судорога скрутила все его тело, он выкрикнул что-то в Лорин жадный рот, забился на скамейке, напрягая бедра…
Сознание возвращалось медленно, как бы нехотя, но вот Юрка почувствовал, что между ногами ему прохладно и сыро, покосился вниз – и едва не умер от разрыва сердца, обнаружив, что сидит в расстегнутых джинсах, а из приспущенных трусов торчит нечто как бы незнакомое, пугающее своим напряжением…
– Носовой платок есть? – деловито спросила Лора, обтирая пальцы о деревянные перекладины скамейки. – Нет? Что же тебе мамочка платочек не положила? Платочек нужен не только носик вытирать, ты ведь уже большой мальчик! Да ладно, и так высохнешь. Посиди тут немножко, а я пошла. Ну, пока!
Она исчезла за кустами, потом каблучки ее стоптанных туфелек простучали по асфальтированной дорожке – и все стихло.
Он сидел на лавке часа два, не меньше, причем почти все это время – в расстегнутых штанах. Наверное, так бы и на люди вышел – пребывал как в обмороке, в некоем умственном ступоре, – да вдруг сунул за бересклет свою узкую, умную морду доберман. Посмотрел на ошеломленного мальчишку темными недобрыми глазами, тявкнул грозно…
– Дэзи, в чем дело? – послышался издали встревоженный мужской голос.