Безумные дамочки
Шрифт:
— Ты невероятно влюблена в себя, — сказал Роберт, когда фальшивые ресницы мазнули по подушке. — Удивляюсь, зачем ты сняла платье?
— Я не виновата, что нуждаюсь в косметике. Если нравится естественная красота, почему бы тебе не позвонить Аните? Сейчас она, скорее всего, сидит дома и онанирует карандашом.
— Почему ты это сказала? — В темноте голос Роберта звучал заинтересованно.
Она с самого начала знала, что не сумеет умолчать о разговоре с Анитой. Сохранение тайн не было ее достоинством.
— Потому что сегодня разговаривала с ней и узнала, что Джек Бейли не звонил ей после
— Ты не шутишь?
— Конечно, она так боится пенисов, что если бы увидела твой, то у нее был бы инфаркт.
— Откуда ты знаешь, что она боится?
— У меня есть свои методы. И раз уж мы заговорили о ней, то скажу, что не такая уж она и естественная. Анита обесцвечивает волосы, в том числе и на лобке.
— Сегодня ты просто кладезь информации.
— Я хочу защитить свои интересы, вот и все.
— Если ты хочешь самоутвердиться, то скажу, что Анита меня не интересует. Тебе лучше стало?
— Если бы я тебе верила.
— Поверь.
— Ладно, — сказала Симона. — Верю.
Это была неправда, и оба они это знали. А потом, как будто этот разговор стал прологом к последовавшим событиям, Симона начала находить в квартире странные женские вещички. Пара женских тапочек в глубине шкафа. Чужая помада в аптечке. Коробка пудры в ящике стола. Как же она раньше их не замечала? Озадаченная, сначала молчала о странных находках, притворяясь, будто она — начинающий археолог, открывающий сокровища доисторических времен, но, когда залезла в кухонный шкаф и нашла коробку с противозачаточными колпачками, чаша терпения переполнилась. Симона решила рассказать о своих открытиях, не обращая внимания на последствия. Роберт выслушал ее с черным лицом.
— Сколько женщин жило здесь до меня? — спросила она наконец, когда поняла, что объяснений не дождешься.
— Ну, одна или две.
— Мог бы убрать следы их присутствия. Или ты хранишь их, чтобы мучить очередную жертву?
— Я просто забыл о них. Я удивлен не меньше тебя.
— Забыл? — Она истерически ткнула ему в лицо коробку с колпачками. — Забыл?
— Именно.
— Тогда вспомни, мерзавец.
Она швырнула в него коробку, он увернулся, коробка налетела на висевшее на стене мачете и зависла на нем, как какое-то дурацкое украшение. Роберт спокойно снял ее и бросил в мусорную корзину.
— Извини, что огорчил тебя, — сказал он, — но повторяю, что забыл об этих вещах. Я искренне сожалею.
— Негодяй! — разрыдалась Симона.
В эту ночь, как и в следующую, они не занимались любовью, и впервые Симоне это было безразлично. Она считала: трахаешься или не трахаешься, какая разница? Все равно я не кончаю. Ее тошнило от создавшегося положения, она устала терпеть неодобрение Роберта, ее утомляли их чувства, да, именно так: она утомилась, ей скучно. Они никуда не ходили, только в рестораны, и Симона убедилась, что у Роберта нет друзей, кроме придурков из Детского центра. Она познакомилась с одним, когда он заехал в одну из суббот за книгой Ференци. Это был лысеющий молодой человек по имени Артур, который был в белых носках и черных туфлях. Он разглагольствовал только о раннем развитии «я»
— И ты хочешь сказать, что вот это лечит детей? — спросила Симона после ухода Артура.
— Он великолепный терапевт, мы счастливы, что он работает в Центре.
— Ты шутишь? Этому мудаку я бы и собаки не доверила.
Обычно Роберт злился, когда она ругала его коллег, но его развеселило слово «мудак», произнесенное с красивым французским акцентом, и он не удержался от улыбки.
— Артур не лечит собак. Он специалист по энурезу.
— Что это такое?
— Когда мочишься в штанишки.
— Однажды ночью я уписалась. Я тебе не рассказывала? Когда жила в квартире на Пятьдесят седьмой улице.
При таких отношениях с Робертом Симона подумывала, не вернуться ли ей туда, пока не поздно, и снова дрожать в двух фланелевых рубашках на верхней койке двухъярусной постели. Симона теряла сознание от такой мысли. Это была бы полная катастрофа. Она понимала, что если они с Робертом разойдутся, то значительно разумнее забрать квартиру у Хелен, чем искать новую. Очень вероятно, что ничего дешевле в этом районе не найти. С квартирами в Нью-Йорке была катастрофа. Настоящий кошмар, если только тебе не повезло родиться богатым, и Симона часто думала, сколько людей развелось бы давным-давно, если бы не было так трудно разъехаться.
— Давай куда-нибудь сходим, — предложила она, пытаясь найти более приятную тему для обсуждения. — Сегодня суббота, ты помнишь?
— А куда? — спросил Роберт.
— В «Эль Марокко».
— Ты же знаешь, мне скучно в ночных клубах.
— Тогда на дискотеку.
— Я не умею танцевать такие танцы.
— Ты ничего не умеешь, — сказала она, — только сидеть дома с мясом и чертовыми книжками.
— Тебе напомнить, что я работаю над диссертацией?
— Не знаю, что я в тебе тогда увидела? — с горечью сказала она. — Если бы ты не рассказал мне о Маленьком принце, сейчас я бы не сидела здесь, изнывая от скуки.
— Верно. Ты бы сидела на мотоцикле с каким-нибудь безумным гитаристом и балдела бы от жизни.
— Хоть какое-то движение.
— Это действие, а не движение.
— Ну, я не считаю, что расширила свой кругозор, общаясь с тобой. Ты со мной даже не разговариваешь. Мы только едим, смотрим телевизор, трахаемся и спим. С таким же успехом я могла бы жить с автомехаником из Дейтона, штат Огайо.
— Сейчас я с тобой разговариваю.
— Это так трудно?
— Симона, — устало сказал он, — чего ты хочешь?
Я хочу, чтобы ты любил меня. Как она могла это сказать? Или любят, или не любят. Человека не заставишь почувствовать что-то против его желания. И, может, больше, чем любви, Симона хотела, чтобы Роберт организовал ее жизнь, сказал бы, что ей делать, дал направление. Она бы лучше жила с дураком, чем с Робертом Фингерхудом, у которого своя жизнь, и он равнодушен к судьбам других людей.
— Чего же ты хочешь? — спокойно повторил он.
— Дела, которым бы я занялась, — ответила она и подумала: так ли, как прежде, ее старый дружок, крохотуля, обожает дискотеки, если у него только девять пальцев на ногах?