Безумные дамочки
Шрифт:
— Как и любой другой рассерженный отец.
Роберт был в тысяче миль от нее, погрузившись в мир больных детей и трудных родителей, в мир, куда вход ей был запрещен. Он не думал о ней. Ему на нее наплевать. Он даже не удосужился спросить, где она была. Можно было весь день трахаться с каким-нибудь красавчиком. Ему все равно.
— Скажи, — произнес он, к ее удивлению, — как ты можешь заплатить двести долларов за новый парик, если на шее висят другие долги?
Роберт даже не ревновал.
— Если он стоит двести долларов, это не значит, что я за него платила. Я одолжила
Он смотрел на нее так, будто она была дебильной девчушкой.
— Рано или поздно тебе придется заплатить, — сказал Роберт. — Рано или поздно тебе придется оплатить все свои счета.
— Может быть, — сказала она, ощутив прилив сильной ненависти.
— Что значит «может быть»?
— В один прекрасный день все магазины сгорят, и я буду свободна.
— Забавно, что мне никогда это не приходило в голову, — сказал Роберт Фингерхуд и допил бокал одним глотком.
Когда на следующий день Симона из-за месячных опоздала на работу на десять минут, Дэвид Сверн был, как обычно, не в настроении.
— Мне надо делать то же, что делают все, — сказал он, уставившись на нее. — Срезать зарплату за опоздания.
— Извините, мистер Сверн, я плохо себя чувствую.
— Наверное, месячные?
— Так оно и есть.
Он пожал плечами, как бы говоря, что все бесполезно, жизнь бессмысленна. Потом бросил таблетку сахарина в кофе.
— У меня как-то работала модель, у которой месячные были каждую неделю. Представляете? Я даже хотел написать о ней статью в медицинский журнал. Каждый раз, когда она опаздывала, у нее в то утро были месячные. Что оставалось делать? Проверять, правду ли она говорит? Я выдам одну тайну. Если в этой стране девушка хочет избежать обвинения в тяжком убийстве, ей достаточно прийти в суд слегка бледной и сказать, что она не понимала, что делает, потому что у нее была менструация, и присяжные тут же ее освободят.
Он выпил кофе.
— Между нами говоря, сахарин — дерьмо.
— В «Тряпье» сегодня ничего нет, — сказала Симона Хелен, когда они переодевались.
— Кошмар!
— Черный будет день.
Дэвид Сверн подписывался на «Тряпье» и каждый понедельник читал журнал с величайшим интересом. Все знали, что если в журнале есть заметка Лу Маррон, то мистер Сверн становится жизнерадостным и веселым, шутит с моделями и продавцами, угощает всех за обедом, А если появляется разворот с крупной подписью Лу Маррон, то мистер Сверн отпускает моделей на полчаса раньше, расточая при этом цветистые комплименты.
— Он от нее без ума, — сказала Хелен, меняя платье. — Волнуется из-за ее карьеры. Помнишь, как она написала об ужине в «Саутхемптоне», а Сверн ходил таким гордым, будто она написала «Моби Дик».
— Мне жаль миссис Сверн, — заметила Симона. — Не только из-за ее приступов, но и из-за того, что у нее больше не будет месячных.
— А мне жаль Лу Маррон. Она обольщается, если думает, что он на ней женится. Мистер Сверн никогда не бросит жену.
— Она получает все, что хочет, — сказала Симона, вспомнив о красивом браслете. — Я не удивлюсь, если узнаю, что мистер Сверн платит и за квартиру.
Хелен начала яростно расчесывать густые рыжеватые
— Можно сказать, — продолжала Хелен, — что она от него очень зависит. Мы ее не знаем. Она, наверное, мечтает выйти за него.
— Это здесь ни при чем. Как она может спать с ним? Вот чего я не понимаю. Этот живот!
Симона содрогнулась, а Хелен удивленна взглянула на нее.
— Какой живот?
— Который он прячет под жилетками.
— Я ничего не замечала.
— Ты шутишь?
— Знаешь, ему примерно пятьдесят пять, так что должен появиться живот. Но он небольшой.
— А для меня — огромный. Ненавижу мужчин с животом. И дряблое тело, наверное. Могу поспорить.
— Мне казалось, что тебе нравится мистер Сверн, — сказала Хелен. — Ты же всегда его защищаешь, когда у него скверное настроение и он на всех бросается.
— Он мне нравится, но это не значит, что я бы пошла с ним в постель.
— Интересно, какой из него любовник? — пропела Хелен. — Спорю, что он занимает сердечную позицию.
— Как это?
— Мужчина лежит на спине, а всю работу делает женщина.
— И все? — Она-то надеялась узнать что-нибудь новое и попытаться достичь оргазма.
— Мужчины со слабым сердцем предпочитают эту позицию, чтобы не слишком волноваться и не помереть на месте.
— А почему ты считаешь, что у него слабое сердце?
— Я этого не говорила, но это обычная вещь среди бизнесменов его возраста, да еще и курящих. Знаешь, эти кашляющие ребята…
— Если не считать живота, мне он кажется здоровым. Но знаешь же, как разнятся вкусы людей…
— Ты о чем?
— Как я не могла бы переспать с мистером Сверном, так и он, спорю, не может это сделать со своей женой.
— Ты считаешь, это его вина? При ее-то колитах?
— Дело не в них. Она ему отвратительна. У меня есть теория: все уродливы для какого-то человека.
И тут же ее поразила мысль, что недавно она стала уродливой для Роберта. Когда они занимались любовью, он был невероятно нежен, будто пытаясь нежностью заменить исчезнувшую страсть. Однажды ночью она спросила, позабыв, что этой темы Роберт вообще никогда не поднимал:
— Ты меня больше не любишь?
Вместо ответа он прижал ее и взъерошил ей волосы.
— Я бы очень любил тебя, — ответил он, — если бы ты не делала глупостей, и так часто.
И хотя она не хотела признаваться самой себе, в глубине души Симона сознавала, что все кончено, кроме формального разрыва, который ей удалось отстрочить на две недели. Узнав от Хелен рецепт, она решила удивить Роберта мясным рулетом, когда он придет с совещания в Детском центре. Потом скажет, что понятия не имела, будто нельзя использовать пластмассовые тарелки для приготовления еды. А может, и в самом деле не знала. Или почувствовала, что Роберту нужна последняя капля, чтобы переполнить чашу терпения. Как бы там ни было, Симона положила мясной рулет в большую желтую пластмассовую тарелку и поставила в печь на 350 градусов, как и предписывал рецепт. Потом она пошла в гостиную и начала набивать свои шляпки туалетной бумагой.