Безумные дни
Шрифт:
Убивать сдавшихся некрасиво — но очень удобно и безопасно. Жаль, что я такой инфантильный мудак и не умею этого делать. Сколько потенциальных проблем бы сейчас закопал на холме!
И как мне с ними теперь поступить?
— Дай воды, пожалуйста! — тихим голосом попросила Ольга, опускаясь на траву. — Клянусь, мы не будем пытаться причинить тебе вред!
Её голубые глаза больше не светились льдистым безумием, а стали умильными, как у котика из мультфильма. Какова актриса, а? Нет, я ни на секунду ей не поверил, но даже при том что-то внутри дрогнуло. Когда тебя вот
У смотревшего на эту сцену Артёма было такое лицо, что ему хотелось предложить не воды, а стакан водки.
— Клянётесь? — спросил я скептически. — Интересно, чем? А впрочем, не важно. Воды мне не жалко.
— Я обещаю, — сказал Артём. — Я не дам ей тебе навредить.
Взглядом голубых глаз теперь можно было резать титан, но он был обращён не на меня, так что ладно. Милые бранятся — только тешатся. Борух просто улёгся на спину и равнодушно смотрел в небо.
— Как ты теперь без бороды-то? — спросил я сочувственно.
— Лучше еврей без бороды, чем борода без еврея, — ответил тот мрачно.
Я подобрал пулемёт, кинул его в машину и пошёл в башню, за водой. Глупое решение — у каждого из них могло быть по паре пистолетов за пазухой, я же их не обыскивал. Но обыскивать, а потом что — связывать? Запирать? Куда? Раз уж я начал вести себя как наивный придурок, надо быть хотя бы последовательным. Если я их не пристрелил, то становиться надзирателем зиндана тем более не собираюсь.
Когда я принёс воды, Ольга лежала на траве рядом с Борухом, и только Артём сидел, опершись спиной о зубастое колесо «Раскоряки», и крутил в руках планшет. Я подал им пятилитровую баклажку, и они по очереди к ней присосались.
— Еды вам поискать? — спросил я, глядя, как жадно они пьют.
— Спасибо, не надо, — вежливо ответил Артём. — Еда у нас осталась, только вода кончилась.
Здорово их, судя по всему, потрепало. Сначала я хотел спросить, что случилось, но потом решил, что на самом деле мне плевать, а проявлять вежливость незачем. Я их в гости не звал, и видеть не рад. Впрочем, Артём сам всё сказал.
— Нам перекрыли все пути в Коммуну. На каждом узловом репере либо засада, либо ловушка.
— Ну да, если угнать и заминировать чужую машину, её владельцы обычно не бывают рады. Даже и не знаю, почему так, — пожал плечами я.
— Не в этом дело… — вскинулся было Артём, но видимо понял, что я не собираюсь спорить и сменил тему:
— Что это за машина? Мой планшет реагирует на неё. Не как на репер, но близко к тому.
— Ты можешь её… Ну, не знаю… Активировать что ли? Включить, или что там с ней делают, — спросил я с надеждой.
— Да, но я не уверен, что произойдёт. Я вообще не очень понимаю, что она такое. Возможно, мой планшет не вполне подходит для такого взаимодействия… К ней не прилагалось никакого похожего устройства?
Я покачал головой — на передней панели слева от водителя был самопальный крепёж под что-то большое и плоское, но в нём ничего не было, и при сушеном дедушке в подвале тоже ничего подходящего не нашлось. Может, действительно, у меня просто не было какой-то важной части? Пульта управления какого-нибудь?
— Так ты можешь запустить эту штуку?
— Наверное… даже точно могу. Но куда?
— Неважно, —
— Погоди, — слабым голосом отозвалась Ольга, — на ней резонаторы?
Тогда нам есть, что предложить друг другу!
— Да, есть, — я не стал спорить, — вы от меня от отъебётесь, а я вас не убью. Отличная сделка.
— Ты не можешь активировать систему без м-оператора, — продолжала настаивать Ольга.
— Ты в прошлый раз говорила, что с костюмом можно провести двух человек. Но я тут на досуге подумал, и сдаётся мне, что это был развод. И, если бы костюм не пропал, ты бы меня пристрелила и его забрала. Разве не так? — на самом деле эта мысль окончательно оформилась только сейчас, хотя подозрения были и раньше. Просто как-то я это отчетливо понял, глядя в бесстыжие голубые глаза.
Ольга не сказала ни «да» ни «нет», но мне это было и не нужно. И так предельно ясно.
— Я даю слово, что это не повторится, — сказал Артём.
— Извини, приятель, — покачал я головой. — Ты вроде мужик нормальный, но эта рыжая тебя не спросит.
— Давай так — я заведу эту штуку, а ты подкинешь нас до Коммуны, — предложил Артём.
— Это вам что, такси? — удивился я такой наглости.
— Но ты действительно не запустишь её сам!
Я задумался. С одной стороны, он прав — я могу тут до морковкина заговенья просидеть, пытаясь разобраться, как её включить. С другой — если в Коммуне рулят такие, как Ольга, то у меня «Раскоряку» просто отожмут. С третьей стороны — там то ли будет, то ли нет, а тут я точно ничего не высижу. И уж, по крайней мере, я там от них избавлюсь.
— Ладно, загружайтесь, — сказал я с острым ощущением того, что ещё пожалею о своём решении.
Поскольку водительское место в «Раскоряке» посередине, Артём и Борух сели с двух сторон от меня, а Ольга расположилась сзади. В общем, я опять был в руках коммунаров, и опять — вынужденно. Борух, вон, и пулемёт свой ненавязчиво подобрал. Ну почему всегда на мне кто-то ездит?! Почему я такой лузер-то по жизни? Риторический вопрос, не надо мне на него отвечать. Не хочу я слышать ваши ответы.
— Ну, делай уже что-нибудь, оператор на букву «му»! — сказал я Артёму, который с трудом устраивал повреждённую ногу в узком проёме между сиденьем и панелью.
Тот взял свою чёрную каменную доску, задвигал по ней руками… Мне показалось, что я вижу какие-то точки и линии в камне, но он почти сразу сказал:
— Включаю…
И мир вокруг заволокло туманом.
Теперь «Раскоряка» стояла одновременно там же, где была — возле башни, — и при этом на дороге, которой тут раньше не было. На самом деле, её и сейчас не было, вернее, она была, но не возле башни, где стояли и как бы не стояли мы. В общем, подходящих слов для описания этого состояния у меня нет. Я более или менее отчётливо видел кусок дороги метров на двадцать вперёд и назад от машины, несколько мутновато и без цвета — башню, зато вдали резким контуром проглядывала Чёрная Цитадель, которая от башни на самом деле не видна — её закрывает лес. Перспектива странно исказилась — казалось, что мы в каком-то полупрозрачном шаре, за пределами которого всё смутно, в карандаше и блёклой пастели с растушёвкой.