Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий
Шрифт:
«Как поэзия, так и проза Леопарди проникнуты безысходным пессимизмом». (Смирнов, 1997, с. 651.)
Вундеркинды встречаются редко, и среди гениальных личностей они также составляют весьма небольшую часть. Вундеркинды — малопонятный биологический феномен. Согласно одной из теорий, ранняя одаренность объясняется участием очень большого числа отцовских и материнских генов в формировании интеллекта будущего ребенка, так сказать, «прямое попадание генов в цель». Впрочем, в случае с Леопарди все несколько яснее. Это не математический или невесть откуда взявшийся музыкальный талант ребенка. Благодаря своей болезненности, психопатологической наследственности, «разрыхлившей» почёу для проявления гениальных способностей, его чрезмерное увлечение чтением при великолепной памяти помогло раннему расцвету литературного Таланта. Наверняка сыграл свою роль и защитный психологический механизм гиперкомпенсации физической неполноценности (горбун, страдавший каким-то неврологическим расстройством, возможно, сифилитической этиологии, приведшей к ранней слепоте), гиперкомпенсации своих вполне объяснимых неудач в любви. Отсюда же проистекает и пессимизм литературного творчества Леопарди.
ЛЕРМОНТОВ МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ (1814–1841), русский поэт-мыслитель, драматург и прозаик.
«Я тот. кого никто не любит».
М.Ю. Лермонтов. «Демон»
Наследственность
[Дед по линии матерп] «…покончил жизнь свою самоубийством — отравился… Мария Михайловна [мать поэта]…с детства была ребенком слабым и болезненным, и взрослая все еще выглядела хрупким, нервным созданием… Мать передала ему необычайную нервность свою… [Отец]…резко патологический самодур; вспыльчивый, жестокий с грубыми и дикими проявлениями характера, кутила и “легкомысленный в своем поведении’’… Некоторых из его родственников можно определенно отнести к шизоидам и ши-зотимикам». (Соловьева, 1926, с. 190–191.)
«Отец его был пьяница, спившийся с кругу, и игрок, а история матери — целый роман». (Тиран, 1989. с. 149.)
«Я сын страданья. Мой отец / Не знал покоя по конец. / В слезах угасла мать моя: / От них остался только я…» (Лермонтов М.Ю., 1831.)
Общая характеристика личности
«Родился… со всеми признаками тяжелой физической наследственности — упорной золотухи202, рахитизма, повышенной нервности… Из всех этих данных мы видим, что Лермонтов родился физически болезненным ребенком… С раннего детства у него уже проявлялись черты шизоидной натуры: жестокость, наряду с этим необыкновенная доброта и чувство справедливости, страсть к разрушению, раздражительность, капризность, упрямство, склонность к повышенному фантазированию, ранняя влюбленность, аутистическая замкнутость, болезненная чуткость и сознание собственного превосходства… Смерть отца вызвала у него чрезвычайно сильную реакцию, настолько, что повергла поэта в тяжелое состояние скорби. Он уходил в уединенные места, в лес, поле, на кладбище или проводил бессонные ночи, глядя сквозь окно в ночную тьму, а в голове стучала безысходная мысль покончить с собой». (Соловьева, 1926, с. 191–192.)
«Болезненный ребенок. В детстве страдал какой-то длительной и тяжелой болезнью, которая, по-видимому, наложила отпечаток на всю его жизнь. Как это страдание отразилось на его душевной жизни, Лермонтов дает понять в описании детства Саши Арбенина: “ Болезнь имела важные следствия и странные влияния и на ум и характер Саши: он выучился думать. Лишенный возможности развлекаться обыкновенными забавами детей, он начал искать их в самом себе. Воображение стало для него новой игрушкой. В продолжение мучительных бессонниц, задыхаясь между горячих подушек, он привыкал побеждать страдания тела, увлекаясь грезами души…” Он был ребенок чрезвычайно замкнутый, необщительный, к людям относился с презрением, чем отталкивал от себя окружающих». (Се-галин, 1926, с. 91.)
«Заботливость бабушки о Мишеньке доходила до невероятия; каждое слово, каждое его желание было законом… Когда Мишенька стал подрастать и приближаться к юношескому возрасту, то бабушка стала держать в доме горничных, особенно молоденьких и красивых, чтобы Мишеньке не было скучно. Иногда некоторые из них бывали в интересном положении, и тогда бабушка, узнав об этом, спешила выдавать их замуж за своих же крепостных крестьян по ее выбору». (Шугаев, 1989. с. 62.)
«Студент Лермонтов, в котором тогда никто из нас не мог предвидеть будущего замечательного поэта, имел тяжелый, несходчивый характер, держал себя совершенно отдельно от всех своих товарищей, за что, в свою очередь, и ему платили тем же. Его не любили, отдалялись от него и, не имея с ним ничего общего, не обращали на него никакого внимания». (Вистенгоф. 1989, с. 138.)
«Ему не достались в удел ни прелести, ни радости юношества; одно обстоятельство, уже с той поры, повлияло на его характер и продолжало иметь печальное и значительное влияние на всю его будущность. Он был дурен собой, и эта некрасивость, уступившая впоследствии силе выражения, почти исчезнувшая, когда гениальность преобразила простые черты его лица, была поразительна в его самые юные годы. Она-то и решила его образ мыслей, вкусы и направление молодого человека, с пылким умом и неограниченным честолюбием». (Растопчина, 1989, с. 358.)
«В 1834 году юнкера издавали журнал “Школьная заря”. Тут Лермонтов поместил ряд своих поэм, заслуживших ему известность нового Баркова. Произведения эти отличались жаркой фантазией и подчас прекрасным стихом, но отталкивали своим цинизмом и грязью… Психопатия Лермонтова так ярко бросалась всем в глаза, что не могла не быть незамеченной даже не психиатрами. Все критики поэзии Лермонтова, признавая глубоко субъективный и автобиографический характер этой поэзии, отмечают прямо или косвенно ту или иную психопатическую черту Лермонтова. А некоторые прямо говорят о болезненности душевного склада Лермонтова… Таким образом, согласно учению Кречмера, Лермонтов должен быть отнесен к группе гениальных психопатов (шизоидов)». (Соловьева, 1926, с. 195, 199, 206.)
«Одаренный от природы блестящими способностями и редким умом, Лермонтов любил преимущественно проявлять свой ум, свою находчивость в насмешках над окружающею его средою и колкими, часто очень меткими остротами оскорблял иногда людей, достойных полного внимания и уважения. С таким характером, с такими наклонностями, с такой разнузданностью он вступил в жизнь и, понятно, тотчас же нашел себе множество врагов… В характере Лермонтова была еще черта далеко не привлекательная — он был завистлив. Будучи очень некрасив собой, крайне неловок и злоязычен, он, войдя в возраст юношеский, когда страсти начинают разыгрываться, не мог нравиться женщинам, а между тем был страшно влюбчив. Невнимание к нему прелестного пола раздражало и оскорбляло его беспредельное самолюбие, что служило поводом с его стороны к беспощадному бичеванию женщин. Как поэт, Лермонтов возвышался до гениальности, но как человек, он был мелочен и несносен. Эти недостатки и признак безрассудного упорства в них были причиною смерти гениального поэта от выстрела, сделанного рукою человека доброго, сердечного, которого Лермонтов довел своими насмешками и даже клеветами почти до сумасшествия». (Арсеньев, 1989, с. 56–57.)
«На Кавказе юношеская веселость уступила местр у Лермонтова припадкам черной меланхолии, которая глубоко проникла в его мысли и наложила особый отпечаток на его поэтические произведения». (Растопчина, 1989, с. 362.)
«По нашему современному определению его можно было назвать хулиганом чистейшего типа. Выходки совершенно невозможные и нетерпимые, бретерство самого низшего разбора, нечистоплотная бесцеремонность в обращении с женщинами как-то странно уживалась в нем с подвигами высокого благородства, верностью дружбе… По словам П.П. Вяземского, характер у поэта был крайне неровный и настроение часто и резко менялось: от неудержимой веселости он переходил к мрачной задумчивости и угрюмо сидел молча, еле отвечая на вопросы. И в такие минуты он бывал небезопасен». (Опо-чинин. 1990, с. 40–41.)
«…Был дурной человек: никогда ни про кого не отзовется хорошо; очернить имя какой-нибудь светской женщины, рассказать про нее небывалую историю, наговорить дерзостей — ему ничего не стоило. Не знаю, был ли он зол или просто забавлялся, как гибнут в омуте его сплетен…» (Тиран. 1989. с. 151.)
«В наружности Лермонтова было что-то зловещее и трагическое; какой-то сумрачной недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его сумрачного лица, от его больших и неподвижно-темных глаз. Их тяжелый взгляд странно не согласовывался с выражением почти детски нежных и выдававшихся губ. Вся его фигура, приземистая, кривоногая, с большой головой на сутулых плечах возбуждала ощущение неприятное; но присущую мощь тотчас сознавал всякий… Не было сомнения, что он, следуя тогдашней моде, напустил на себя известного рода бай-роновский жанр, с примесью других, еще худших капризов и чудачеств. И дорого же он поплатился за них!» (Тургенев, 1967, с. 80–81.)