Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий
Шрифт:
«Странно то, что он избегал в пейзаже человека. Прекрасный рисовальщик и живописец, он просил моего брата Сергея написать в его картине “Аллея осенью” фигуру сидящего на скамейке. Левитан как-то сторонился людей. Его мало кто интересовал». (Коровин, 1999, с. 138.)
Повышенная влюбчивость, истероподобное поведение и «дурачества» в гипоманиакаль-ном состоянии; суицидальные мысли с повторными попытками самоубийства, «мучительная меланхолия» и приступы «беспричинной тоски, отчаяния» в депрессивном состоянии; постепенное утяжеление и учащение депрессивных эпизодов — все это позволяет довольно уверенно говорить о наличии у И.И. Левитана биполярного аффективного расстройства (маниакально-депрессивного психоза). Сложнее ответить на вопрос о влиянии данного психического заболевания на художественное творчество живописца. «Подъем творческих сил» отмечается не столько в ги-поманиакалъной фазе (типичный вариант для большинства творческих личностей), сколько в состоянии депрессии. Последнее, впрочем, тоже не редкость: достаточно вспомнить «голубой период» у П. Пикассо (см.).
ЛЕВИТОВ АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ (1835–1877), русский писатель.
Наследственность
[Мать] «…отличалась, по отзывам знавших ее, “впечатлительностью и нервностью натуры”. Сильное влияние на Левитова в его детские годы оказал… [брат матери]…семинарист Андрей Прокофьевич Кузьмин, “идеалист”, “романтик и стихотворец”, впоследствии спившийся…» (Чанцев, 1994, с. 304.)
Общая характеристика личности
«В семинарии Левитов начал писать юмористические стихотворения; инспектор стал его преследовать и за чтение иностранных авторов и за “сочинительство”, запрещал то и другое. Застав однажды Левитова с товарищами на квартире за чтением “Мертвых душ”, инспектор высек его. Это так подействовало на юношу, что он заболел». (РБС, т. 10, с. 144.)
«…Завел знакомства с людьми, все развлечения которых состояли в отчаянных попойках и картеже. Это развило в нем вынесенную еще из семинарии привычку к вину, превратившую жизнь Левитова в истинно-мученическую борьбу с неумолимым недугом. В своем отчаянии Левитов обращался даже к помощи знахарей, лечивших от запоя, и на время как будто получал облегчение. Но проходил месяц, другой, недуг возобновлялся с неудержимою силою, и он снова, по собственному выражению, начинал “зверски жрать водку”, доходя при этом до того, что полиция подбирала его на улице в состоянии белой горячци. Несчастная слабость Левитова отразилась и на его творчестве. Добрая половина его произведений посвящена “запнвойству”, игре пьяного воображения, пьяным галлюцинациям и т. д.». (Венгеров, 1997, с. 593.)
«Рано брошенный в самостоятельную жизнь, рано прошедший пешком по России тысячи верст, испытавший на себе мучительную и привлекательную сторону бродячей жизни, с ее неуверенностью в завтрашнем и даже в сегодняшнем дне, с ее переменами настроений, постоянной тревогой и постоянными угрозами, он перенес эту тревогу, эти опасения и надежды, эту заманчивую сторону неизвестности в свои лучшие произведения». (Игнатов И.Н., ЭСГранат, т. 26, с. 566.)
[1856 г., ссылка в Вологду] «Именно тогда, угнетенный и озлобленный, Левитов уступил наследственной предрасположенности к пьянству, доходившей у него до алкоголизма, и пристрастился к карточной игре… “Степные очерки” сделали Левитова широко известным писателем… но как раз с этого времени его алкоголический недуг (способствовавший развитию туберкулеза) приобрел необратимый характер». (Чанцев, 1994, с. 304, 306.)
«Но уже к середине 60-х гг. Левитов окончательно превращается в неисправимого бродягу, мечущегося в безысходной тоске, вечно кочующего из Петербурга в Москву и обратно… Особенно мучительны были последние пять лет жизни Левитова. Заработок был ничтожен, здоровье окончательно надломлено, литературное положение подорвано вечными авансами из редакций, в уплату которых Левитов давал одни наброски и отрывки». (Венгеров, 1997, с. 593.)
«Он часто рисует не только психологию, но и физиологию опьянения, борьбу сознания с обволакивающими его парами и конечную победу вина. Оно должно породить искусственный праздник, но в действительности только усиливает будни. И все ниже и ниже опускает Левитов голову и погрязает в омуте принципиально пьяных людей». (Айхенвальд, 1998, т. 1, с. 297.)
Никакая форма алкоголизма не способна превратить заурядного человека в талантливого. Но талантливый человек (подтверждая гипотезу о врожденности гениальных способностей), заболевший алкоголизмом, может перенести «в свои лучшие произведения» свою «тревогу», свои «опасения и надежды», «борьбу сознания с обволакивающими его парами». К сожалению, как и любое другое деструктивное заболевание, алкоголизм рано или поздно разрушает личность, предъявляя свои счеты. И не на последнем месте в этом списке стоит потеря качества творческой продукции. Левитов не первый и далеко не последний русский писатель, в жизни и творчестве которого алкоголь полностью сыграл свою роковую мелодию до конца, со всеми ее плюсами и диссонансами.
ЛЕЙТХОЛЬД (Leuthold) ГЕНРИХ (1827–1879), швейцарский поэт.
«Мать была явной психопаткой. Сам вел бурную жизнь богемы. Алкоголик. С 1865 г. почти всегда в состоянии опьянения. Страдал туберкулезом легких и циррозом печени. В 1875 г. начало прогрессивного паралича и изменение характера. С 1877 г. психотичный: приступы крайнего возбуждения, перешедшие в цементное состояние». (Weichbrodt R. Цит. по: Lange-Eichbaum, Kurth, 1967, с. 451.)
«С 39-летнего возраста упадок творческой деятельности, с 50 лет — слабоумие. Возможно заражение венерическим заболеванием с последующим развитием сифилиса мозга». (Springer, 1926, с. 231.)
«Прекращение творчества в 49 лет. В этом же году — первый приступ психоза, попытка самоубийства… Паралитическое слабоумие». (Braun, 1940, с. 49.)
«…Умер умалишенным». (ЭСБ Биографии, т. 6, с. 620.)
«О развеянные листья, / Зимней неги обещанья. / Мягко падая, укройте / Мертвые мои желанья». (Лейтхолъд Г. «Листопад».)
«Жизнь богемы» и алкоголизм Лейтхоль-да могли послужить предрасполагающими факторами заражения сифилисом. Приступы психоза, прекращение творчества и развившееся в последние годы слабоумие подтверждают диагноз прогрессивного паралича (или какой-либо другой формы сифилиса центральной нервной системы).
ЛЕНАУ (Lenau) НИКОЛАУС (наст, имя и фам. Франц Ннмбш Эдлер фон Штреленау) (1802–1850), австрийский поэт.
«Мне не везло в моей судьбе, — Виной людская злоба».
И. lenay. «Холостяк»
Наследственность
[Отец] «…очень способный и предприимчивый человек, нос дефективнопатологическим характером. Легкомысленный поверхностный кутила, азартный игрок. Авантюрист и развратный до крайности… [Мать] Болезненно-впечатлительная особа, страдавшая меланхолией и мистицизмом». (Сегалин, 1925а, с. 54–55.)
Общая характеристика личности
«В религиозном до экстаза и страстно-музыкальном мальчике, выросшем в нищете и среди семейного разлада, рано сказались зачатки меланхолии». (Чешихин, 1997, с. 633.)
«Вся жизнь величайшего из современных лирических поэтов, Ленау, недавно скончавшегося в Доблинговой больнице для умалишенных, представляет с самого раннего детства смесь гениальности и сумасшествия… Ленау с детства обнаруживал меланхолическое настроение, наклонность к мистицизму и любовь к музыке… В 1831 году Кернер заметил, что настроение его почти постоянно было печальное, меланхолическое и что он проводит целые ночи один в саду, играя на своем любимом инструменте. Через некоторое время Ленау писал своей сестре: “Я чувствую, что приближаюсь к своей гибели: демон безумия овладел моим сердцем, я — сумасшедший; говорю тебе это, сестра, зная, что ты все-таки по прежнему будешь любить меня”. Этот демон скоро принудил его оставить Германию и отправиться, почти без всякой цели, в Америку. По возвращении оттуда он был встречен на родине празднествами и всеобщим восторгом, но, по его словам, “ипохондрия глубоко запустила свои зубы в его сердце и ничто не могло его развеселить”. Вскоре это бедное сердце начало страдать и физически: у Ленау сделался перикардит (воспаление сердечной оболочки), от которого он потом уже не мог вылечиться. С тех пор несчастный страдалец лишился своего лучшего друга — сна, этого единственного избавителя от невыносимых страданий, и по целым ночам мучился страшными видениями. “Можно подумать, — объясняет он свое состояние образами, как это делают все помешанные, — что дьявол устраивает охоту у меня в животе: я слышу там постоянный лай собак и зловещий адский шум. Без шуток — есть от чего прийти в отчаяние!” Мизантропия… появилась у Ленау в 1840 году со всеми признаками мании. Он стал бояться, ненавидеть и презирать людей. В Германии в честь его устраивали празднества, воздвигали триумфальные арки, а он бежал прочь из нее и бесцельно скитался по свету; раздражение и злоба нападали на него без всякой причины, он чувствовал себя неспособным к работе, как человек, по его собственным словам, “с поврежденным черепом”, и потерял аппетит. Болезненная склонность к мистицизму, обнаружившаяся в нем с детства, появилась у него снова: он принялся за изучение гностиков, начал перечитывать биографии колдунов, так пленявших его в молодости, выпивал громадные количества кофе и ужасно много курил. “Замечательно, — сознавался он, — до какой степени физическое движение и в особенности курение сигар вызывает у меня в голове целый ров новых мыслей”. Он писал ночи напролет, переезжал с места на место, путешествовал… женился, задумывал громадные работы и ни одной из них не довел до конца. Это были последние вспышки великого ума. С 1844 года Ленау все чаще жалуется на головные боли, постоянный пот и страшную слабость… Немного спустя у него сделался паралич левой руки, мускулов глаз и обеих щек; он стал писать с орфографическими ошибками и употреблять нелепые созвучия. Наконец (12 октября) им вдруг овладела страсть к самоубийству; когда его удержали от покушения на свою жизнь, он впал в бешенство, дрался, ломал все, жег свои рукописи, но мало-помалу успокоился, пришел в нормальное состояние и даже написал тщательный анализ своего припадка в стихотворении “Traumgewalte” (“Во власти бреда”)… Здоровье Ленау все ухудшалось; после новой попытки лишить себя жизни им овладело то роковое состояние довольства и приятного возбуждения, которое всегда предшествует прогрессивному развитию паралича… В 45 году он потерял обоняние, всегда отличавшееся у него необыкновенной тонкостью, сделался равнодушным к своим любимым цветам — фиалкам и даже перестал узнавать старых друзей. Однако и в этом печальном положении Ленау написал одно стихотворение, хотя и проникнутое крайним мистицизмом, но не лишенное прежней античной прелести стиха… Ленау писал о себе: “У меня есть печальная уверенность, что я неспособен к супружеской жизни”» (Ломброзо, 1892, с. 72–74,176.)