Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий
Шрифт:
КЭРРОЛЛ (Carroll) ЛЬЮИС (настимя Чарлз Латуидж Доджсон, Dodgson) (1832–1898), английский писатель («Алиса в Стране чудес», «В Зазеркалье»), математик и логик.
Общая характеристика личности
«Во внешности его было что-то странное: легкая асимметрия лица — один глаз несколько выше другого, уголки рта подвернуты — один вниз, другой вверх. Говорили, что он левша и только усилием воли заставляет себя писать правой рукой. Он был глух на одно ухо и сильно заикался… Доктор Доджсон страдал бессонницей. По ночам, лежа без сна, он придумывал, чтобы отвлечься от грустных мыслей, “полуночные задачи” — алгебраические и математические головоломки — и решал их в темноте. Позже они вошли в книгу Кэролла “Математические курьезы”». (Демурова, 1968, с. 53.)
«Те, кто окружал преподобного Ч.Л. Доджсона в Оксфорде, — преподаватели и особенно студенты, — не подозревали,
«Кэррол много работал, простаивая за конторкой по 13–16 часов подряд. Напряженная работа сказывалась на здоровье: появилась бессонница, головные боли, галлюцинации. И здесь не обошлось без Страны чудес: Кэрролу мерещились крепости с валами и рвами, башенками, флюгерами, подъемным мостом. Это была сторона его жизни, тщательно скрываемая от постороннего глаза». (Данилов, 1974, с. 4.)
«Он был застенчив и заикался, хотя его заикание моментально пропадало в присутствии детей. Он предпочитал компанию маленьких девочек… И хотя достоверным является тот факт, что он умер девственником, у Кэррола было более 100 маленьких подружек. Ему, кстати, совершенно не нравились мальчики… Он прекращал встречи и Всякие отношения со своими маленькими подружками, когда они взрослели. Самым старшим из них было по 16 лет. Кэррол был фотографом-любителем, и вполне естественно, что он очень любил фотографировать маленьких девочек. Он часто фотографировал их в одежде, но еще чаще они позировали ему обнаженными. Кэррол всегда фотографировал обнаженных девочек только с разрешения их матерей, но такое хобби, естественно, вызывало у многих по меньшей мере удивление. Стали появляться всевозможные слухи, и в 1880 году Кэррол внезапно навсегда отказался от своего хобби». (Уоллас и др., 1993, с. 134–135.)
«Он, как многие викторианцы — педерасты и нимфетолюбы, — вышел сухим из воды. Его привлекали неопрятные костлявые нимфетки в полураздетом или, вернее сказать, в полуприкрытом виде, похожие на участниц какой-то скучной и страшной шарады». (Носик, 1995, с. 515.)
«Влечение и связи Доджсона с детьми были вполне естественны и вытека* ли из его положения в семье как старшего с восьмью более молодыми братьями и сестрами. Он также страдал от заикания, которое так никогда полностью и не преодолел… Подобно многим другим, страдающим таким же расстройством, он обнаружил, что был способен естественно и легко разговаривать с детьми. Поэтому не удивительно, что он начать развлекать детей Генри Джорджа Лидделла, декана Церкви Христа, в том числе и его дочь Алису». (CD Britannica 2000.)
Особенности творчества
«А так как имя одной из девочек было Алиса, он выбрал для рассказанной им истории вполне подходящее название: “Алиса в Стране Чудес”. Отложив однажды рукопись в сторону, он как-то позабыл о ней, ибо ему даже в голову не могло прийти, что она может кого-нибудь заинтересовать. Однако спустя несколько лет эта рукопись совершенно случайно попалась на глаза одному из его приятелей. Смахнув покрывающий ее слой пыли, он прочитал ее и, плененный ею, сумел настоять на ее издании. Такое предположение, как ни странно, потрясло и даже оскорбило профессора Доджсона… Каким образом, хотелось бы знать, он, профессор математики Оксфордского университета, может заявить на весь мир о том, что написал вздорную сказку для детей? Ни в коем случае! Это ниже его достоинства. Об этом не может быть и речи! Вот поэтому-то “Алиса в Стране Чудес” и была опубликована под псевдонимом Льюис Кэрролл». (Карнеги, 2001, с. 76.)
«В книгах английского писателя так же, как и в андерсеновских сказках, незримо присутствует личность самого сказочника, одинокого чудака и меланхолика». (Разова, 1974. с. 59.)
Инфантильная сексуальность может удовлетворяться различными способами, в том числе и фотографированием обнаженного тела («ню»). В последнем случае находит свое разрешение и такая, свойственная в основном мальчишескому возрасту, сексуальная аномалия, как вуайеризм (страсть к подглядыванию), которая заменила Кэрроллу нормальную сексуальную жизнь. В связи с этой же инфантильностью можно говорить и о существовании у писателя своеобразного детского страха, которые психоаналитики обозначают как «кастрационный комплекс». (Под ним подразумевают потерю способности получать эротическое удовольствие и неуверенность в своей мужественности). Творческое выражение последнего, кстати, можно увидеть в том сне Алисы, где шахматная королева отрубает головы своим подчиненным. Возможно, Кэрроллу удавалось сублимировать свои неразрешенные сексуальные конфликты и переживания в занятия математикой, что, в свою очередь, избавляло его от явных переживаний по поводу своего холостяцкого одиночества.
КЮХЕЛЬБЕКЕР ВИЛЬГЕЛЬМ КАРЛОВИЧ (1797–1846), русский поэт, декабрист, Друг А.С. Пушкина.
«А я один средь чуждых мне людей Стою в ночи, беспомощный и хилый».
В.К. Кюхельбекер, 1838
«И фамилия у него была смешная — Кюхельбекер, и весь он был ужасно смешной: длинный, тощий, с выпученными глазами, тугой на ухо, с кривящимся при разговоре ртом, весь какой-то извивающийся, настоящий “глиста”, — такое ему и было прозвище среди товарищей. Еще прозвание ему было — Кюхля. Был вспыльчив до полной необузданности, самолюбив, обидчив, легко возбуждался и тогда терял всякий внутренний регулятор… Но Кюхля и в стихах был так же смешон, как во всем. Ни на кого в лицее не было писано так много эпиграмм, как на него… Однажды за обедом Малиновский вылил ему на голову тарелку супу. Кюхельбекер так был потрясен, что заболел горячкой, убежал из больницы и бросился в пруд, чтобы утопиться. Но у него все делалось нелепо: в пруду не могла бы утопиться и мышь. Кюхлю вытащили, и событие это сделалось тоже предметом злых издевательств школьников». (Вересаев, 1993, т. 1. с. 82–84.)
«…С эксцентрическим умом, с пылкими страстями, с необузданною вспыльчивостью, он, почти полупомешанный, всегда готов был на самые “курьезные” проделки…» (Корф, 1980, с. 287.)
[Лицейская эпиграмма] «Хвала! квадратный исполин / С аршинною душою, / И нос в аршин, и рот в аршин, / И ум в аршин длиною».
«За несколько дней до 14 декабря Рылеев принял Кюхельбекера в Тайное общество. В день восстания Кюхельбекер все время находился на площади среди восставших, в каком-то полупомешательстве метался по площади, потрясал пистолетом, размахивал где-то подхваченным палашом, командовал людям, которые его не слушали, хотел вести в штыки солдат гвардейского экипажа, но они за ним не пошли; навел пистолет на вел. князя Михаила Павловича, но какой-то солдат отвел его, пытался выстрелить в генерала Воинова, но пистолет дал осечку. Он “просто был воспламенен, как длинная ракета”, — писал Дельвиг… О себе и о художественном своем даровании Кюхельбекер был очень высокого мнения…» (Вересаев, 1993, т. 1, с. 86–88.)
«Теперь пора! — Не пламень, не Перун / Меня убил; нет: вязну средь болота, / Горою давят нужды и забота, / И я отвык от позабытых струн». (Кюхельбекер В.К. «19 октября», 1838.)
В самые разные периоды жизни у В.К. Кюхельбекера доминировала одна-единственная черта — незрелость личности, то, что психиатры называют психическим инфантилизмом. Его нозологическая принадлежность может быть различной, но в данном случае речь может идти о дисгармоническом инфантилизме в структуре эмоционально-неустойчивого расстройства личности. Воображение у Кюхельбекера явно преобладало над логикой, бросается в глаза его неуравновешенность и неспособность управлять своим поведением, которое подчинялось, прежде всего, моменту. Шла ли речь о мальчишеской «проделке» в лицейские годы или о восстании декабристов, он всегда в первых рядах и, кажется порою, не очень отличал одно событие от другого. Окружающие относились к нему соответственно его инфантильности: то снисходительно, то ласково, то насмешливо, так, как обычно относится взрослый человек к ребенку. Инфантильный характер носит и его приближавшееся к графомании творчество, к которому он сам относился явно без должной критики и о котором А.С. Пушкин метко, но безжалостно написал:
«…Пусть Бог дела его забудет,
Как свет забыл его стихи!»
Неудачная служебная карьера в результате постоянных «недоразумений». Неудачная революционная деятельность в результате безоглядного вступления в Тайное общество и последующего детски-испуганного поведения на допросах. Неудачная женитьба в результате подсознательного поиска матери в жене, которой по-детски «боится ей противоречить и беспрестанно просит посредничества». Адаптироваться к суровым условиям ссылки (как это получилось у многих других журналистов) Кюхельбекер не смог и до конца жизни оставался «нищ, неуклюж, болен».