Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий

Шувалов Александр

КУЗМИН МИХАИЛ АЛЕКСЕЕВИЧ (1875–1936), русский писатель, композитор, музыкальный критик.

«Ты все — живой анахронизм…» Вяч. Иванов

Общая характеристика личности

«…В разных документах, собственноручно написанных Кузминым, год рождения довольно часто варьируется в пределах 1872—77 годов <…> для нас важна не столько точная дата рождения, сколько стремление Кузмина с самого начала мистифицировать даже своих ближайших друзей, придать своей жизни ореол загадочности…» (Богомолов, Малмстад, 1996, с. 9.)

«…По-женски преуменьшал свой истинный возраст». (Тимофеев. 1994, с. 9.)

«Он рос одиноким мальчиком, часто болел, любил играть в куклы, и близкие ему сверстники “все были подруги, не товарищи”». (Кон, 1998, с. 295.)

«Бегство из дому в шестнадцать лет, скитания по России, ночи на коленях перед иконами, потом атеизм и близость к самоубийству». (Богомолов, Малмстад, 1996, с. 6–7.)

«В сер. 1890-х гг. он переживает нравственный кризис; пессимистическое умонастроение приводит к попытке самоубийства». (Тименчик, 1994, с. 204.) '

«В молодые годы Кузмин был внутренне неуравновешенным человеком. “Приступы религиозности” сменялись периодами отчаяния и безверия, мгновенный переход от скуки и безразличия к вдохновенному музыкальному творчеству, чувственные порывы к сверстникам-гимназистам и по-летнему искренне романтическое увлечение юной барышней… — таковы безудержные качели скоропалительно отвергаемых начинаний… “В 1893 годуя встретился с человеком… которого очень полюбил и связь с которым обещала быть прочной. Он был старше меня года на 4 и офицер конного полка… Это было очаровательное время… Как это ни странно, к этому времени относится моя попытка отравиться”». (Тимофеев, 1994, с. 12, 17.)

«За первой связью последовали другие (его ближайшим школьным другом, разделявшим его наклонности, был будущий советский наркоминдел Г.В. Чичерин¹⁸⁸). Кузмин стал подводить глаза и брови, одноклассники над ним смеялись». (Кон. 1998, с. 295.)

«…Была и еще одна попытка — очевидно, осенью 1894 года. Уже задним числом Кузмин вспоминал о ней: “Я не понимаю, чем я руководствовался в этом поступке: м. б., я надеялся, что меня спасут… Я накупил лавровишневых капель и, написав прощальное письмо, выпил их. Было очень приятно физически, но ужас смерти обуял меня, я разбудил маму”… И такое “раскачивание маятника” происходило на постоянном фоне тяжелого нервного состояния Кузмина. Зимой 1896—97 годов он заболел столь серьезно, что вынужден был долго лечиться, а весной 1897 года… отправился в Италию». (Богомолов, Малмстад, 1996, с. 17, 33.)

«Тревога за свое здоровье, состояние которого было осложнено приступами истерии, стала одним из побудительных импульсов к совершению путешествия по Италии — стране, история и культура которой с незапамятных времен сделалась предметом горячих творческих грез юного Кузмина». (Тимофеев, 1994, с. 18.)

[1898 г.] «Внезапные изменения настроения как внутри одного письма, так и в различных письмах одному и тому же адресату являются наиболее характеристичной чертой этого периода его жизни. Эти быстрые перемены настроения от почти маниакальной интенсивности переживаний до полной депрессии». (Богомолов, Малмстад, 1996, с. 50.)

«Другие современники говорили о его загадочности, атмосфере тайны, окутывающей этого “русского дэнди”, “жеманника”, “Санкт-Петербургского Оскара Уайльда”, “принца эстетов”, “законодателя мод и тона”. Огромные византийские глаза, легендарные “триста шестьдесят пять жилетов”, которыми он якобы владел, завораживающая манера пения — все это запомнилось современникам…» (Семибратова, 1993, с. 242.)

«После революции он как-то внезапно постарел и, когда-то красивый, стал страшен со своими ставшими еще громаднее глазами, сединой в редких волосах, морщинами и выпавшими зубами. Это был портрет Дориана Грея». (Добужинский, 1993, с. 363.)

«Носил шляпу и темное короткое пальто. Выходя из дому, собирался обычно долго, хлопотливо, как женщина. Уже одевшись, целовал в губы своего друга… В их общей комнате было все, как у женщин: зеркала, туалет, мягкая мебель, на туалете пудреницы, флаконы, коробочки, бонбоньерки, ножички, губные и гримировальные карандаши. Полунарядно. Разбросано. Пестро». (Богомолов, Малмстад, 1996, с. 283.)

Особенности творчества

«Изображение гомосексуальной любви, свободное от социологических и психологических мотивировок, от эпатажа и апологии, йроизвело шоковое впечатление на читателей, вызвало прямую травлю Кузмина в бульварной печати…» (Тименчик, 1994, с. 205.)

«Вернулось счастье, как вернулся милый, / Весна настала сердцу моему, / И скуки призрак отступил постылый». (Кузмин М.А. «Терцины».)

«Для широкого читателя, воспринимающего в прозаическом произведении прежде всего его сюжетную основу и прямой смысл описаний, “Крылья” представляли собою прежде всего порнографический роман, основной целью которого было описать доселе запретный мир гомосексуалистов, показать путь совращения молодых людей и дать своего рода “физиологический очерк”, шокирующий своей откровенностью и явно одобрительным отношением автора к описываемому, но ценный в первую очередь этой описательностью». (Богомолов, 1996. с. 99—100.)

«Разлился соловей вдали, / Порхают золотые птички! / Ложись спиною вверх, Али, / Отбросив женские привычки!» / (Кузмин М.А. «Али», 1918.)

Гомосексуализм 'М.А. Кузмина в отличие, например, от аналогичной половой аномалии П.И. Чайковского нельзя оценивать как психопатологическое состояние, так как сам поэт не переживал его как болезнь и не стремился от него избавиться. Гомосексуализм не являлся также причиной его психических и поведенческих расстройств. УКузмина самостоятельно присутствуют, впрочем, резко выраженные аффективные колебания с преобладанием депрессий, которые приводили к суицидальным попыткам (в основном истерического, демонстративного характера). Отражение гомосексуальных мотивов в литературном творчестве несомненно.

КУПЕР (Каупер) (Cowper) УИЛЬЯМ (1731–1780), английский поэт-сентименталист.

Общая характеристика личности

«Психопатологическая отягощен-ность со стороны родителей». (Mott, 1913, с. 231.)

«…С раннего детства боялся людей. Тем не менее, не смотря на признаки душевной болезни, он усердно изучал законоведение. Одно время здоровье его настолько ухудшилось, что его посадили в дом умалишенных, впрочем, вскоре его оттуда выпустили как вполне выздоровевшего. Тем не менее он очень часто становился без всякой причины грустен и только в светлые минуты писал свои превосходные стихи». (Булацель, 1900, с. 88–89.)