Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий
Шрифт:
«Бальмонт написал 35 книг, то есть 37 500 печатных страниц, 20 книг прозы, то есть 5000 страниц и более 12 книг переводов. Невероятное количество написанного поэтом сослужило ему недобрую службу. Возник миф, что Бальмонт — графоман». (Макогоненко, 1990, с. 5–20.)
«Истерия есть повышенная чувствительность, и то, что в мире врачевания является недугом, подлежащим устранению, в мире искусства предстает исключительно ярким цветком». (Бальмонт)
Наследственность, отягощенная шизофреническим расстройством (и возможно, через самого Бальмонта передавшаяся его сыну), неадекватные («странные») поступки на протяжении всей жизни, атипично протекающий алкоголизм, изменения личности, состоящие из сочетания шизоидных черт характера с нарочито манерным и демонстративным поведением, безуспешность психотерапевтического лечения и постепенное опустошение личности — все это позволяет предположить у К.Д. Бальмонта наличие пограничного подтипа эмоционально неустойчивого развития личности, который психиатры раньше называли «псевдоневротиче-ской шизофренией». Несмотря на всю серьезность психического расстройства (а в первые годы, может быть, и благодаря) Бальмонт смог и успел, пожалуй, полностью реализовать свою гениальность.
БАРАТЫНСКИЙ (Боратынский) ЕВГЕНИЙ АБРАМОВИЧ (1800–1844), русский поэт; оригинально разработал жанр элегий и посланий, которые отмечены психологической и философской глубиной.
«Мой дар убог, и голос мой негромок…»
Е.А. Баратынский, 1828
«Из его детских и юношеских писем видно, что он духовно созрел очень рано и с первых лет сознательной жизни уже был склонен смотреть на весь мир сквозь мрачное стекло». (Брюсов, CD Брокгауз и Ефрон.)
«Уже в письмах 12-летнего мальчика отражается склонность к меланхолии, пессимизм, неумение быстро сходиться с людьми. Внутреннее одиночество, которое так дорого стоило ему в жизни, вместе с тем способствовало созданию многих глубоких лирических строк… Природная склонность к меланхолии, замкнутости… стала проявляться и в его стихах и в самой жизни». (Кунин, 1984, т. 2,с. 35, 42.)
«В результате серьезной провинности — кражи довольно крупной суммы денег у отца товарища — был исключен из корпуса с запрещением навсегда поступать на службу. Эта кара сильно потрясла Баратынского (он заболел тяжким нервным расстройством и был близок к самоубийству) и наложила отпечаток на его характер и последующую судьбу». (Благой, 1929, с. 335.)
«1824 г. “Дела мои все хуже… Это более чем всегда уводит меня к плетению рифм, доказывая, что истинное мое место — в мире поэтическом, ибо в мире существенности мне места нет…”» (Песков, 1990, с. 262.)
«Умирает от “лихорадочного припадка”, взволнованный нервическим припадком жены». (Бочаров, 1989, с. 162.)
«Не властны мы в самих себе /Ив молодые наши леты / Даем поспешные обеты, / Смешные, может быть, всевидящей судьбе». (Баратынский Е.А. «Признание».)
Баратынский, видимо, с детских лет формировался как повышенно ранимый и интро-вертированный тип личности. Перенесенная в подростковом периоде острая реакция на стресс нарушила его адаптационные возможности и вызвала последующее развитие затяжного депрессивного состояния. Последнее нашло свое отражение в поэтическом творчестве, придав ему меланхолическую, даже трагическую направленность.
БАРКОВ ИВАН СЕМЕНОВИЧ (по др. данным, Степанович) (ок. 1732–1768), русский поэт и переводчик, историк. Непристойные стихи Баркова расходились в списках.
«Не смею вам стихи Баркова Благопристойно перевестъ И даже имени такого Не смею громко произнесть».
А.С. Пушкин
«Учился Барков прекрасно; в поведении был, как выразился один из академиков, “средних обычаев, но больше склонен к худым делам”, пьянствовал и скандалил, за что, после ряда столкновений с полицией, был в 1751 г. исключен из университета… Распространенная легенда сообщает, что Барков умер от побоев в публичном доме и перед смертью успел произнести с горькой иронией “resume” собственной жизни: “Жил грешно и умер смешно”». (ЭСБ Биографии, т. 1, с. 685–686.)
«…Когда Ломоносов24 Стал сильно пить, в этих возлияниях постоянным ему напарником был Иван Барков, боец противу зелия закаленный, поскольку (опять же по воспоминаниям современников!) был “всю свою жизнь пьяница горчайший, весьма редко протрезвлявшийся”». (Свирин, 2001.с. 341.)
«25 мая 1751 г. за новые проделки Барков оказался уже исключенным из числа студентов… набуянил и вторично был наказан розгами. Продукт низкой культурной эпохи, Барков до конца своей недолгой жизни был беспорядочным “пьяницею” и, как гласит предание, 36 лет от роду, он покончил с собой самоубийством, оставив шутливую и лаконическую записку». (РБС,т. 2, с. 510–511.)
«…Центральной частью наследия Баркова, обеспечившей ему своеобразное бессмертие, остается его срамная поэзия, о которой мы до сих пор… не знаем ничего сколько-нибудь определенного… Имя поэта, по сути дела, оторвалось от его подлинных сочинений и стало почти столь же неприличным, как и связанные с ним тексты». (Зорин, 1992, с. 18–19.)
Одной из составляющих гениальной личности является слава. Последняя невозможна без необычности или даже некоторой сенсационности творения, в результате которых произведение и получает широкую популярность. А если оно при этом еще и затрагивает подсознательные или вытесненные комплексы (сексуальная сфера у большинства людей таковой и является), то первоначальная популярность может уверенно перейти в продолжительную славу. И.С. Барков был далеко не первым сочинителем порнографических поэм, но его российский приоритет в этом отношении для многих людей бесспорен. Именно из этих корней и произошли сначала его популярность, а затем и слава.
БАРЛАХ (Barlach) ЭРНСТ (1870–1938), немецкий скульптор, график и писатель, близкий в своем творчестве к экспрессионизму.
Наследственность
«Его мать, Луиза Фоллерт-Барлэх, длительное время страдала душевным заболеванием…» (Маркин, 1976, с. 29.)
Общая характеристика личности
«В его характере уже тогда было заложено фанатичное упорство нервной и беспощадной к себе индивидуальности, не умевшей и не желавшей мириться с объективными подчас трудностями в собственном поступательном движении вперед… Неуживчивый и сложный, он рвался к уединению, к изучению “природного” человеческого материала… К концу 20-х годов имя гюстровского чудака становится просто притягательным для общественности, заинтригованной уже не столько редким сочетанием его талантов скульптора и драматурга, бурно проявляющих себя на Протяжении более чем десятилетия, сколько самим складом человеческого типа, позицией неистового пророка и схимника одновременно». (Там же, 1976, с. 57, 157, 203.)