Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий
Шрифт:
«Очевидная бионегативная структура личности, форму которой нелегко определить (смесь шизоидности, цикло-идности, психастеничности, феминиль-ности.) Нарушения настроения, главным образом — депрессия. С 1850 г., вероятно, паралич или подобное ему экзогенное заболевание головного мозга (сифилис мозга и т. п.)». (Lange-Eichbaum, Kurth, 1967, с. 528.)
«Страдал маниакально-депрессивным психозом». (Гершон, Ридер, 1992, с. 84.)
«Психиатр Леонгард считал, что так называемая “периодическая кататония” скорее всего подходит к болезни Шумана. Не говоря уже о том, что эта форма шизофрении протекает биполярно… она лучше всего объясняет симптомы Шумана и указывает на ее наследственное происхождение. В се-мье Шумана было два случая заболевания — его сестры и Людвига, который последние 27 лет провел в лечебнице Кольдиц под Лейпцигом из-за “неизлечимой душевной болезни”». (Ноймайр, 1997 г, с. 329.)
«С несомненностью можно утверждать, что в семье Шумана наследовалось доминантное, неполнопенетрантное4*8 тяжелое психическое предрасположение, вероятно, не проявившееся у отца (…хотя общая энергия его почти доходила до уровня гипоманиакальности). Предрасположение это можно было бы счесть претенциозной натяжкой, если бы не было известно о “беспричинном” самоубийстве его двоюродного дяди. В целом же наследственный характер психического заболевания неопровержимо доказывается психической болезнью самого композитора, его сестры и сына. То, что здесь имел место именно маниакально-депрессивный психоз, почти неопровержимо доказывается сменой тяжелейших, доходящих до попыток самоубийства депрессий периодами прекрасного настроения, общительности, дружелюбия и, главное, совершенно фантастической продуктивности». (Эф-роимсон, 1998, с. 154.)
Особенности творчества
«Талантработает, гений творит».
Шуман
«Одержимость идеей сумасшествия он смог выразить гораздо позже в музыке, например, в своей песне “Музыкант” ор. 40/4 по тексту Ганса Христиана Андерсена4 и… Кроме того, он начал больше заниматься самоиндуцирован-ными состояниями измененного сознания, причем эти состояния он пытался описать как “чувство гениальности или оригинальности”. Он сделал открытие, что алкогольные напитки приводят в состояние эйфории… в котором его фантазии получают плавный и свободный полет… Шуман добивался состояния “опьянения” не только с помощью алкоголя, но и никотина, и кофеина». (Ноймайр, 1997 г, с. 224.)
«..Уже на 24 году он сделался жертвою липемании, а в 46 лет совсем почти лишился рассудка: то его преследовали говорящие столы, обладающие всеведением, то он видел не дававшие ему покоя звуки, которые сначала складывались в аккорды, а затем и в целые музыкальные фразы. Бетховен и Мендельсон из своих могил диктовали ему различные мелодии». (Ломброзо. 1892, с. 61.)
«У Шумана не было способности ни к должности, ни к профессии педагога. У него не было существенных качеств, прежде всего умения разговаривать с людьми, ясно и четко рассказать им о своих замыслах. Он либо не говорил ничего, либо говорил так тихо, что его почти не понимали. Ему не хватало также физической выдержки на посту дирижера, он очень быстро уставал… В конце 1852 года начался полный упадок творческих сил…» (Ноймайр. 1997 г, с 286, 299.)
«Читая дневник, в котором Клара Шуман описывает последние дни своего психически больного мужа, можно понять различие между “священным безумием” Платона и истинным безумием в психиатрическом понимании… “Пятница, 10февраля 1854 г…у Роберта всю ночь были такие сильные слуховые галлюцинации, что он не сомкнул глаз… Каждый шум или шорох звучали для него как музыка! Он говорит, что эта музыка так прекрасна и ее исполняют такие чудесные музыкальные инструменты, которых на земле никто никогда не слышал! Однако эта музыка его ужасно утомляла… Слуховые галлюцинации усилились до такой степени, что он мог услышать целую оркестровую пьесу от начала до конца, но на прследнем аккорде звук застревал и продолжал звучать до тех пор, пока мысль Роберта не переключалась на другую пьесу… 17-го ночью мы долго не ложились спать, т. к. Роберт снова встал и записал одну музыкальную тему, которую, по его словам, ему подсказали ангелы; после того, как он закончил ее, он лег и всю ночь фантазировал с открытыми глазами, устремленными ввысь. Он был твердо уверен в том, что над ним витают ангелы и напевают чудесную музыку… Понедельник, 20-го, Роберт провел за своим письменным столом с бумагой, пером и чернилами: он прислушивался к ангельским голосам и записывал каждый их звук”». (Benedetti, 1975, с. 28.)
«Просто удивительно, как с постепенным прогрессированием заболевания лихорадочно возрастала и его творческая продуктивность, а затем наступил полный упадок духовных сил». (Reibmayr, 1908, с. 292–293.)
«Серьезнейшие признаки психоневроза проявились у Шумана, когда он сочинял “Рай и Пери”, “Манфреда” и музыку к “Фаусту”». (Фейс, 1911, с. 60.) «Что-то тревожное проглядывает в быстроте, с которой он, в особенности начиная с 1849 года, создает одни обширные произведения за другими. Песни Шумана “К солнечному свету”, “Весенняя ночь” и другие, написанные в этот период, стали необычайно популярны». (Самим, 1999, с. 199.)
Заметное усиление продуктивности творчества отмечено в период с 1848 по 1850 г. за счет патологического раздражения сифилитическим ядом и благодаря предшествующей гипоманиакаль-ной стадии… Большие композиционные дефекты становятся заметными в сочинениях, начиная с 1850 г. Шуман — типичный пример того, что только совместная работа теоретика музыки и психиатров может дать плодотворные результаты. (Lange-Eichbaum, Kurth, 1967, с. 528.)
Патографические сведения о Роберте Шумане достаточно подробны и убедительно свидетельствуют о том, что композитор страдал шизофренией. С нашей точки зрения, это была приступообразная шизофрения, протекавшая с галлюцинаторно-бредовым и кататоническим синдромами. Все данные о восходящей и нисходящей наследственности подтверждают это предположение и обусловливают развитие у Шумана преморбидно шизоидной личности. Длительную сохранность творческого процесса, которая так удивительно воспринимается в наши дни, можно объяснить отсутствием — как бы это парадоксально на первый взгляд ни звучало! — лечения психотропными средствами (нейролептиками.) С другой стороны, не леченная кататония могла вызвать кахексию и органические поражения центральной нервной системы, приводящими рано или поздно к летальному исходу. Эта «органическая симптоматика», кстати, могла дать повод для подозрения у Шумана прогрессивного паралича.
Щ
ЩАПОВ АФАНАСИЙ ПРОКОФЬЕВИЧ (1831–1876), русский историк и публицист, профессор Казанской духовной академии и Казанского университета.
В 1861 г. арестован и отстранен от преподавательской деятельности.
«…При родах ему повредили шею, поэтому в раннем детстве голова у Афони была повернута набок… Щапов любил уединяться… Уже в первую бурсацкую весну Афоня, как и многие его собратья, заболел “куриной слепотой”, затем — скорбутом440, который скрючил его правую ногу… Внешне он казался робким, застенчивым, да и в самом деле был чутким, ранимым молодым человеком… Щапов выделялся из среды собратьев не только внутренне — образом жизни, но и броской внешностью… “Великий чудак”… “Дикарь и юродивый”… Вероятно, Щапов не вписывался в единый ряд преподавателей академии. Он был правдоискателем — талантливым, честолюбивым, фанатичным… Последнее не только вело его к цели, но имело и трагические последствия. Накапливалась усталость, чай уже не бодрил, и Афанасий Прокопьевич стал добавлять в него ром. На первых порах это стимулировало работоспособность. С 1858 года… стакан крепкого пунша уже не сходил с письменного стола Афанасия». (Маджаров, 1992, с. 8–9, 18. 23, 36–37, 77–78.)
«Ванреле 1861… был арестован. После многомесячного следствия отстранен от преподавания… В 1864 г. Щапов как “неблагонамеренный” был сослан на родину…» (Марголис, 1976, с. 381.)
«Часто в своей душной комнате, наполненной едким дымом сигары, окруженный пустыми бутылками от рома, шкаликами и полуштофами, пьяный Щапов, в своем засаленном халате, истерически рыдал, проклиная водку, проклиная бурсу и академию, которые ничего полезного не сделали для него, проклиная все, что ненавидела его страстная душа. В эти минуты на него невозможно было смотреть без слез и страха и трудно было успокоить его. Часто Щапов доходил до того состояния нервной раздраженности и безотчетного страха, которое непосредственно предшествует белой горячке. В это время он писал обыкновенно своему приятелю, медицинскому студенту пятого курса, Россову, лаконическую записку: “Россов, у меня что-то вроде delirium tremens441”. Россов являлся и скоро поправлял его». (О пьянстве Щапова, с. 636.)
«…После женитьбы он совсем переменился. В нем сказались дикие азиатские инстинкты, он стал смотреть на жену как на свою бесправную собственность, ревновать ее и даже бить — разумеется… она стала спасаться у знакомых. Совершенно отучить его от пьянства она, впрочем, не могла, потому что он страдал запоем». (Маджаров, 1992, с. 203.)
Будучи уродливым с детских лет (кривошея, хромота) Щапов, видимо, перенес пато-характерологическое формирование личности по дефицитарному типу и должен был испытывать вполне естественное чувство собственной неполноценности, которое и сформировало основные черты его характера. В зрелом возрасте, видимо, срабатывает защитный механизм гиперкомпенсации, с помощью которого он добивается определенных успехов на научном поприще, увлекается революционной деятельностью (только психопатическая личность может сочетать эти взаимно исключающие друг друга пути самореализации.) Развившийся на такой почве алкоголизм быстро приобретает злокачественное течение, приводит к алкогольным психозам и деградации, а туберкулез ставит заключительную точку в его недолгой жизни.