Безумный корабль
Шрифт:
Покуда «расписные» тащили в разные стороны матерящихся драчунов и призывали обоих к порядку, Кеннит успел выбраться из гички. Ходить с костылем да на деревянной ноге по песку и камням оказалось не в пример тяжелее, чем по выглаженным палубам «Проказницы». Песок проминался, камни скользили… Кеннит не ожидал, что перейти берег окажется настолько трудно. Ладно!… Он стиснул зубы и постарался, чтобы его черепашья походка хотя бы не выглядела вынужденно-медлительной. Если капитан Кеннит идет не спеша, значит, ему так нравится!…
– Ну? За мной! – рявкнул он на своих спутников, заметив, как они провожают глазами каждый его шаг. – Сундучок захватите!
Он без труда отыскал старую тропку.
Какое-то время тропинка плавно карабкалась на подъем. А потом пошла вниз и стала виться по слегка всхолмленной внутренней части острова. Кеннит чуть-чуть помедлил у входа в небольшую долину. Лес в этом месте сменялся пастбищным лугом. Кеннит увидел козу: она подняла голову и недоверчиво посмотрела на людей. «Да. Немногое же здесь изменилось…»
К западу в утреннее небо поднималась тоненькая струйка дыма.
«А может, вообще все в точности как и было…»
Тропинка сделала еще поворот и устремилась в направлении дымка. Кеннит пошел по ней.
Проклятый костыль, кажется, собирался пробить ему подмышку насквозь. Надо будет побольше мякоти намотать на верхнюю ручку. Да и деревянная нога явно напрашивалась на переделки. Гнездо для культи должно быть гораздо, гораздо мягче теперешнего!…
Кеннит тихо заскрипел зубами и люто воспретил себе выказывать какие-либо признаки боли и неудобства. К тому времени, когда они окончательно выбрались на открытое место, у него по спине градом катился пот. Он остановился на опушке. Позади него изумленно выругался Деджи, а женщина, Сейлах, зашептала молитву. Кеннит не обратил на них обоих никакого внимания.
Перед ним расстилался уютный клочок обработанной земли. Ровными полосами тянулись грядки. В загородке возле курятника скреблись и кудахтали куры. Вот донеслось откуда-то вопросительное мычание коровы… По ту сторону огорода виднелось шесть небольших домиков. Некогда все они были одинаковыми, точно горошины в одном стручке. Ныне пять тростниковых крыш самым жалостным образом провалились, и только над последней оставшейся поднимался дымок. Больше никакого движения заметно не было.
За домиками виднелся верхний этаж и покрытая дранкой крыша особнячка. Некогда здесь было целое владение, небольшое, но процветающее. До сих пор чувствовалось, с какой любовью и заботой его обустраивали, как год за годом вкладывали душу и труд. Это был опрятный и уютный мирок, созданный нарочно ради него. Таким он был, пока о его существовании не прознал Игрот Страхолюд…
Кеннит медленно обвел глазами то, что осталось от поселения. Некое чувство шевельнулось глубоко в душе, но Кеннит подавил его прежде, чем оно обрело определенность и силу.
Не торопясь он набрал полную грудь воздуха…
– Матушка! – позвал он затем. – Матушка, я вернулся!
Несколько мгновений ничего не происходило. Потом медленно растворилась дверь. Из нее выглянула седовласая женщина. Она щурилась на яркое утреннее солнце, оглядывая дворик. Потом заметила пришельцев, стоявших по другую сторону
У Кеннита вырвался вздох раздраженного нетерпения. Он пошел к ней через огород, что было весьма непросто с его ногой и костылем, застревавшим во вскопанной земле:
– Матушка, это я, Кеннит. Твой сын.
Ее привычка осторожничать уже начала, как обычно, выводить его из себя. Он успел пересечь половину огорода, прежде чем она отважилась переступить порог. Он с неодобрением отметил, что она была босиком, да еще и одета в хлопчатую рубашку и штаны, точно какая-нибудь крестьянка. Прихваченные шпильками волосы были цвета золы. Она и в молодости-то стройностью не отличалась, а с годами попросту располнела. Вот у нее округлились глаза: она наконец узнала его. И устремилась ему навстречу самой неподобающей рысцой. Пришлось Кенниту вытерпеть удушающее объятие. Не говоря уж о том, что она расплакалась, еще не добежав до него. Она все указывала пальцем на его отсутствующую ногу, ахая и охая от горестного потрясения.
– Да, матушка, так уж оно получилось… Ну все, все, хватит! – Она продолжала со слезами хвататься за него, и в конце концов он твердо отстранил ее руки: – Хватит, матушка!
Много-много лет назад ей вырезали язык. Кеннит в этом постыдном деянии был совершенно неповинен и пролил по этому поводу немало искренних слез… однако по прошествии лет заподозрил, что все-таки не бывает худа без добра. Она до сих пор сохранила привычку без конца говорить -вернее, пытаться произносить нечто членораздельное, – но теперь Кенниту без труда удавалось направлять разговор, как он считал необходимым. Он просто сообщал ей: «Вижу, ты согласна со мной. Ну и хватит об этом».
Примерно как и теперь.
– Боюсь, надолго остаться у меня не получится, – сказал он ей. – Однако я тебе кое-что привез. – Он решительно развернул мать кругом и повел своих потрясенных спутников к уцелевшему домику. – В сундучке несколько мелких подарков, – продолжал он. – Цветочные семена, которые, как мне показалось, должны тебя позабавить. Пряности для кухни, немного материи, шпалера на стену… Так, знаешь, разные пустячки.
Они добрались до двери домика и вошли внутрь. Там было безукоризненно чисто – нигде ни пятнышка, ни пылинки. И голо. На столе разложены белые и гладкие сосновые досочки. Рядом с ними – краски и кисточки. Стало быть, она по-прежнему рисовала. Среди досочек виднелась ее вчерашняя работа – полевой цветок, запечатленный в мельчайших подробностях, очень правдоподобно. На огне кипел, булькая, котелок. Сквозь дверь в другую комнату была видна опрятно застланная постель… Всюду, куда ни бросал взгляд Кеннит, были приметы немудреной и спокойной жизни. Ей всегда нравилась умеренность и простота. Вот отец, тот был не таков. Он любил изобилие и разнообразие… Они с ней хорошо дополняли друг друга, зато теперь она казалась половиной былой личности…
Тут Кеннита посетила некая мысль, прорвавшаяся сквозь заслоны самообладания. Он обошел комнату кругом, потом ухватил за плечи Хромоножку и вытащил девушку вперед.
– Я много думал о тебе, матушка, – сказал он. – Вот. Это Хромоножка. С этого дня она будет твоей служанкой. Она не слишком сообразительна, но зато, кажется, опрятна и чистоплотна… Если же нет, я в свой следующий приезд ей голову оторву! – Его мать от ужаса вытаращила глаза, а несчастная увечная девушка рухнула на колени, бессвязно моля о пощаде. – Короче, для ее же блага как следует постарайтесь поладить! – добавил Кеннит почти ласково. Ему уже смертельно хотелось назад, на палубу своего корабля. Насколько там все было проще… Он указал на пленника.