Безумный зов небес
Шрифт:
— Ты напрасно это сделал, посланник, — он и звучал как мертвец, глухо и безразлично. — Я приложил немало усилий, чтобы оказаться на этих цепях.
— Зачем? — коротко спросил я, хотя догадывался об ответе.
— Так было нужно. Когда ты уйдёшь, я вернусь на своё место.
— В самом деле? — злость, ранее скованная влиянием сердца Отчаяния, прорвалась и в мой голос, хотя я изо всех сил старался держать себя в руках. — Давай я попробую угадать, в чём дело, а ты скажешь, прав я или нет.
Он поднял на меня глаза, как мне показалось, с лёгким удивлением. Я посчитал это за согласие и продолжал:
— Когда всё полетело в тартарары, ты решил уйти от ответственности. Ночь Ночей, Улхсотот, безумие, адское пламя — неприятная обстановка, согласен. Но попросту сбежать, закуклиться в этой, ты уж прости, дыре, вырвать у себя сердце на триста лет? Да кем это надо быть?!
От мёртвого взгляда Отчаяния мне было отчётливо не по себе. Он молчал несколько секунд, прежде чем ответить.
— Ты знаешь, в чём сила?
Я чуть было не ляпнул «в правде», но прикусил язык.
— Наша сила, посланник, сила богов. Откуда мы её черпаем?
— Из… людей?
— Из людей. Их души, их эмоции, их судьбы. Их невообразимое отчаяние, когда они осознали, что мир вокруг них рушится. Даже бессмертному чужаку невозможно понять, что такое настоящая сила. Бесконечный поток, переполняющий каждую клетку естества, разрывающий на части, лишающий рассудка. Сила, которую невозможно потратить, как ни пытайся. Сила, способная изменить мир. Моя сила.
Он поднялся, всё ещё больше напоминая ожившего скелета, чем живого человека, но его ноги уже не тряслись.
— Никто не должен держать в руках подобное могущество, ни люди, ни боги. С каждой секундой, пока я жив, оно по капле возвращается ко мне. Сколько отмерено времени до того, как я поистине сойду с ума?
— Ты уж прости, что встреваю, — устало сказал я, вставая вслед за ним. — Но пока ты здесь висел, кто-то другой захапал эту силу себе. Назвался Судьёй, поубивал кучу богов, а теперь собирается казнить Надежду. Как тебе такая картина мира?
— Невозможно, — пробормотал он. — Что может быть сильнее отчаяния?..
— Да что угодно! — взорвался я. — Ненависть, боль, любая форма страданий, на выбор! Ты думал, что засунешь голову в песок как страус и люди вдруг перестанут страдать?!
— Как… кто?
— Да какая разница?!
Я едва успел моргнуть, как Отчаяние вдруг оказался возле меня, смотря мне в глаза с некомфортно близкого расстояния. К счастью, ему хватило лишь пару секунд, чтобы сдать назад.
— Ты не лжёшь. А это значит, что я ошибся, как не ошибался ещё никто. Идём.
Вниз и вниз, по коридорам статуи-небоскрёба имени Отчаяния, которые с его воскрешением не стали ничуть приятнее. Я молча следовал за ним, пока вдруг не вспомнил, что хотел кое-что спросить — о теневых «приставах», у которых я выиграл в Сотню. Мой собеседник замедлил шаг и хмуро потёр лоб, вспоминая.
— Это страхи, — наконец сказал он. — Они слетелись ко мне, как мотыльки на огонь, и со временем тоже потеряли лица. Не знаю, смогут ли они однажды вспомнить себя.
— Страхи?
— Страхи темноты, страхи болезней, страхи неизвестности, — перечислил он. — Они такая же часть Обители, как и боги, и также попали под удар. Я ответил на твой вопрос?
Мы продолжили идти в тишине, пока не добрались до верёвочного моста. Здесь Отчаяние повёл рукой, и в воздухе открылся проход, ведущий во внешнюю Обитель. Я с тревогой взглянул на него, подозревая, что он всё ещё решил выкинуть меня и вернуть на цепи, но увидел в уголке его рта лёгкую усмешку — в первый раз за наше знакомство.
— Не бойся. Я осознал свою ошибку, и попытаюсь её исправить. Но чего хочешь ты, посланник?
Кажется, в Обители мне слишком часто задавали этот вопрос.
— Всего-то две вещи, — медленно сказал я. — Первая — выступи в суде на стороне защиты. Вторая…
Дверь, больше всего похожая на вход в аудиторию университета, разве что без номера. Дверь из простого старого дерева, которую я раньше никогда не видел, но она выглядела так, будто я входил в неё каждый день. Вокруг царил уже привычный хаос внешней Обители, даже больше, чем обычно — ведь дверь в комнату Эми находилась вне переплетения лестниц и платформ. Я бы никогда сам не нашёл к ней дорогу, если бы не помощь Отчаяния.
Я повернулся к нему, чтобы поблагодарить, но тот печально покачал головой.
— Прежде чем ты постучишь, — сказал он неожиданно мягко. — Я обязан предупредить тебя. Она не помнит тебя и никогда не сможет вспомнить. Она не ответит тебе взаимностью. Даже если ты поможешь ей, у неё на плечах останется весь мир, в сравнении с которым ты — никто.
— Я… знаю, — сказал я резко севшим голосом. — Догадывался.
— И всё равно постучишь?
Мне хотелось ответить десять вещей сразу. Что я просто хочу поговорить, что хочу помочь в любом случае, что отправился бы сюда даже если бы она меня ненавидела и презирала, что любой другой выбор был бы хуже, что…
— Попытка не пытка, — улыбнулся я.
И постучал.
Удивительно, но дверь, напоминающая вход в аудиторию, в самом деле вела в аудиторию. Более того, я и в самом деле был здесь несколько раз, только в виде бестелесного наблюдателя, висящего где-то под потолком. Чёрная меловая доска на дальней стене, придвинутые к стенам столы с закинутыми на них сверху стульями. Сквозь открытое окно ярко светило солнце, лёгкий ветерок нёс отчётливый аромат городского лета — цветов и травы, пыли и горячего асфальта.