Безутешная вдова
Шрифт:
Мердок хорошо знал лестницу, начинавшуюся сразу за парадной дверью, и хотя не поднимался ни разу выше четвертого этажа, в конторе Тома Брейди на третьем бывал неоднократно.
Почувствовав, как лоб его оросили крупные капли пота, а дождь сечет непокрытую голову, он торопливо доставал из машины фотоаппарат и принадлежности и секундой позже уже мчался по скупо освещенной лестнице, со страхом прикидывая, что же могло случиться с Томом и отгоняя мрачные мысли.
"-Не может, не должен это быть Том, – повторял он, словно пытаясь убедить и себя тоже. – Нет, нет!»
На третьем этаже было множество дверей с матовыми стеклами, и только сквозь одну пробивался свет-слева, в самом конце коридора.
То, что Мердок увидел, когда распахнул дверь, осталось у него в памяти на долгие годы. Он не сразу смог понять, что случилось, и вначале действовал совершенно машинально, словно в шоке.
С виду в конторе ничего не изменилось-просторная комната с двумя простыми письменными столами, в углу за перегородкой-место для совещаний. Кроме канцелярских стульев тут была ещё пара кресел, диван, стол и два металлических шкафа для бумаг, выкрашенных зеленой эмалью. И даже в первый самый жуткий миг, когда не хотелось верить своим глазам, Мердок заметил, что один из них вскрыт и опустошен.
Фетровая шляпа, отлетевшая в сторону, лежала неподалеку от сброшенного на пол непромокаемого плаща. Из-за второго письменного стола был виден человек, лежавший на спине. Один из полицейских опустился возле него на колени, второй кинулся к телефону. На диване, повесив голову, сидел Френк Керби.
С того момента, как Мердок переступил порог, никто не произнес ни слова. Теперь все трое взглянули на него, потом полицейский, склонившийся над телом, покачал головой и сказал напарнику:
– Он мертв.
– Ты его знаешь? – спросил тот.
– Том Брейди. Он много лет проработал в 61 участке, потом перешел в комиссариат. Звони живее!
Поднявшись с колен, он отряхнул брюки, склонил голову, потом произнес недовольно и даже осуждающе:
– Вы ведь Мердок из«Курьера»? Черт возьми, как вы здесь очутились так быстро?
– Услышал сообщение по радио… Увидел вашу машину и поехал следом.
Что он делал потом-он и сам не мог вспомнить. Видимо, действовал в шоке. С одной стороны, он поверил словам полицейского, с другой-не мог смириться, что Том Брейди умер. Но такое состояние не мешало заниматься привычным делом, за многие годы доведенным до автоматизма.
Он замечал взгляды патрульных и догадывался – те раздумывают, выставить его за дверь, или нет. О когда они уже собрались это сделать, он рискнул на «ход конем», который редко когда не достигал цели: какому полицейскому не хотелось увидеть свой портрет в газете!
Аппарат уже был наведен, и он скомандовал:
– Вы, у телефона, шаг вперед вправо… Вот так, хорошо!
Быстро перезарядив вспышку, Мердок сменил позицию.
– Еще раз отсюда. Как вас зовут? – он брал руководство в свои руки.
– Хенди и Голдмен, – последовал ответ.
Затем, не давая им опомниться, он вынул кассету с пленкой, положил аппарат на диван возле Керби и поспешил к выходу. Один из полицейских встрепенулся:
– Эй, куда же вы?
– Заглушу мотор машины и позвоню в редакцию. Через пару минут вернусь.
Он ушел, не обращая внимания на протестующие голоса за спиной. Чтобы его задержать, нужно было бежать вдогонку, но этого никто не сделал. И вот тут на него обрушилось все потрясение от случившегося. Ему показалось, что внутри все сжалось, ноги перестали слушаться, он с трудом передвигал их.
Кто и как убил Брейди? И почему?
– Нет, – громко воскликнул он, словно протест мог что-то изменить. – Нет!
Как ни странно, дурнота прошла. Лицо загорелось потом покрылось потом, в глазах потемнело, только он упорно шел вперед, надеясь, что на улице станет лучше. В самом деле, дождь с холодным ветром отрезвили его.
В машине он сразу схватил микрофон.
– Машина 93 вызывает редакцию«Курьера», машина 93 вызывает редакцию…
Что-то заскрежетало, потом донеслось:
– Машина 93, вас слушают.
Мердок откашлялся и продиктовал сообщение.
– Минутку, нужны дополнительные детали. Я соединю вас с редактором.
– К сожалению, добавить мне нечего. Это убийство, но как оно произошло, пока сказать не могу. Пришлите за пленкой, я оставлю её на переднем сиденьи автомобиля. Аппарат у меня, а ключи я оставлю в машине.
– Ладно. Вы намерены там остаться?
– Сколько сумею. Я ещё позвоню.
Выключив радио, он положил кассету на сиденье рядом с собой и замер, слишком измученный и убитый горем, чтобы что-то предпринимать, пока не сообразил, что вот-вот появятся машины с толпой репортеров из других газет.
Когда Кент вновь вошел в контору Брейди, патрульный, стоявший до этого у телефона, разговаривал с Керби, а второй склонился над короткоствольным револьвером, валявшимся в паре футов от тела.
– Из него стреляли? – спросил Мердок.
– Один раз.
Мердок стал, опершись на угол стола таким образом, чтоб не видеть лица Брейди. Не хотел он его видеть. Он хотел сохранить его в памяти совсем другим, и глаза его задвигались, запоминая всякие мелочи.
Расстегнутый пиджак, темное мокрое пятно на рубашке. Кресло, стоявшее за письменным столом, было перевернуто, второй ящик справа вытащен и валялся вверх дном, содержимое его разбросано по полу. Там же на полу лежала смятая проволочная корзина для мусора. Не иначе из неё разлетелись по полу клочки рваной бумаги и спутанный клубок узкой ленты, видимо из пишущей машинки.
Несколько минут Кент стоял так, лицо его побледнело, зубы были крепко сжаты, глаза покраснели, по лбу скатывались капли пота.
И тогда он почувствовал-ярость в нем одолевает горе. Ему доводилось снимать смерть во многих видах, но никогда она не казалась ему такой близкой к сердцу и такой ужасной. Теперь все, что он будет впредь делать, будет не ради газеты, а ради Брейди.
Обернувшись, он взглянул на Френка Керби, монотонным голосом отвечавшего на вопросы полицейского.
– Он был здесь, когда я вошел. Я сначала не заметил револьвера. Я не понял, что случилось, думал, у него с сердцем плохо… пока не заметил кровь.