Безутешные
Шрифт:
– Так ты говоришь, пончики очень вкусные? Дашь попробовать кусочек?
Борис не поворачивал головы. Я ждал несколько секунд, потом пожал плечами:
– Хорошо, не хочешь разговаривать – тем лучше. Софи взяла Бориса за плечо, собираясь призвать его к порядку, но я отвернулся со словами:
– Пойдем, нам пора.
Софи снова подтолкнула Бориса и обратилась ко мне с ноткой отчаяния в голосе:
– Задержимся еще чуть-чуть. Ты с нами почти нисколько не посидел. Борису здесь так нравится. Правда, Борис?
Борис словно бы не слышал.
– Слушай, мы должны спешить. А то опоздаем.
18
К тому времени, как я миновал крутую извилистую дорогу и вернулся на шоссе, солнце опустилось уже совсем низко. Дорога заметно опустела, и я вел машину на приличной скорости, высматривая на горизонте красный автомобиль. Спустя несколько минут горы остались позади – и мы очутились на обширном ровном участке. По обеим сторонам шоссе тянулись бескрайние поля. Когда дорога совершала затяжной поворот на плоскости, я разглядел наконец красный автомобиль. Нас по-прежнему разделяло немалое расстояние, но я видел, что водитель, как и прежде, не торопится. Я тоже сбросил скорость и залюбовался окружающим пейзажем: вечерними полями; солнцем, мелькавшим за отдаленными деревьями; фермерскими постройками, которые группами были рассеяны тут и там, – а красный автомобиль то появлялся, то исчезал при каждом повороте дороги.
– Как ты думаешь, сколько там будет народу? – услышал я голос Софи.
– На приеме? – Я пожал плечами. – Откуда мне знать? Должен сказать, ты себя явно чересчур взвинчиваешь. Это просто очередной прием – и ничего больше.
Софи продолжала смотреть в окно.
– Народу будет видимо-невидимо, – продолжала она. – Те же, что присутствовали на банкете у Рускони. Потому я и нервничаю. Думала, ты об этом догадываешься.
Я попытался вспомнить упомянутый ею банкет, но названная фамилия мало что для меня означала.
– Я привыкала постепенно, а тут этот банкет, – жаловалась Софи. – Эта публика обошлась со мной как со швалью. Я до сих пор не опомнилась по-настоящему. А сегодня соберется почти та же компания.
Я все так же тщетно пытался вспомнить банкет, о котором говорила Софи.
– Ты хочешь сказать, они были откровенно грубы с тобой? – спросил я.
– Грубы? Да, думаю, слово подходит. Они заставили меня почувствовать себя жалким ничтожеством. Надеюсь, хоть сегодня не все явятся.
– Если кто-нибудь начнет грубить, сразу скажи мне. Или отвечай грубостью на грубость – не возражаю.
Софи обернулась, чтобы посмотреть на сидевшего сзади Бориса. Я тотчас сообразил, что мальчик спит. Софи разглядывала его еще с минуту, потом повернулась ко мне.
– К чему ты опять берешься за старое? – спросила она изменившимся голосом. – Ты ведь знаешь, как его это огорчает. Опять завел старую песню. Ну, и долго ты на этот раз намерен упражняться?
– В чем упражняться? – устало спросил я. – О чем это ты теперь?
Мгновение Софи смотрела на меня в упор, потом отвернулась.
– Ты и понятия не имеешь, – пробормотала она себе под нос. – У нас мало времени. Ты просто не имеешь
Я почувствовал, что терпение мое иссякло. Мне припомнилась вся неразбериха, которую я пережил за день, и незаметно для самого себя заговорил на повышенных тонах:
– Слушай, с чего ты присвоила себе право на каждом шагу меня критиковать? Ты, наверное, не замечаешь, но у меня сейчас непростое время. И вместо слов поддержки слышу от тебя одни только придирки, придирки, придирки. А теперь ты, похоже, задумала подвести меня на приеме. Во всяком случае, готовишь почву, чтобы так поступить…
– Отлично! Мы и порога не перешагнем! Подождем с Борисом в машине. Разбирайся один с этим сборищем!
– Это уже ни к чему. Я только хотел сказать…
– Нет уж! Иди один. Тогда мы с Борисом точно тебя не подведем.
Несколько минут мы ехали молча. Наконец я проговорил.:
– Прости меня. Ты прекрасно справишься. Ни на миг не сомневаюсь.
Софи не отвечала. Мы сидели как немые – и каждый раз, посмотрев на Софи, я обнаруживал, что она невидящим взглядом сопровождает далекий красный автомобиль. Меня охватила странная паника – и я кое-как выдавил из себя:
– Знаешь, даже если сегодня вечером что-то не заладится, это ерунда. То есть это ни на что не повлияет. Поэтому давай не будем вести себя словно дети.
Софи продолжала следить за красным автомобилем.
– Скажи, заметно, что я растолстела? Только не ври. – Да ничуть. Ты выглядишь замечательно.
– Но я поправилась. Немного.
– Это не имеет значения. Что бы сегодня ни произошло, это тоже не имеет значения. Волноваться не о чем. Скоро мы все устроим. Дом и все прочее. Поэтому не волнуйся.
Пока я говорил, у меня в памяти стали всплывать обстоятельства банкета, о котором Софи упоминала раньше. В частности, возник образ Софи в темно-красном вечернем платье, неловко стоящей в одиночестве среди густой толпы – в то время, как все вокруг, разбившись на небольшие группки, смеются и болтают. Я невольно подумал об унижении, которое она пережила, и мягко положил ладонь ей на руку. В ответ она, к моему облегчению, склонила голову мне на плечо.
– Увидишь, – проговорила она чуть слышно. – Я тебе докажу. И Борис тоже. Какая бы ни собралась публика, мы тебе докажем.
– Да-да, уверен, так оно и будет. Вы оба будете великолепны.
Через несколько минут я обнаружил, что красный автомобиль подает сигнал, собираясь свернуть с шоссе. Я сократил дистанцию между нами, и вскоре наш проводник выехал на тихую дорогу, полого поднимавшуюся среди лугов. Мы поднимались все выше, шум шоссе постепенно стихал; под колесами машины оказалась грунтовая тропа, едва ли отвечавшая современным требованиям. На одном из отрезков пути о борт машины стала скрестись густая зеленая изгородь; вскоре после этого мы прогромыхали по грязному двору, усеянному обломками тракторов и сельскохозяйственных орудий. Далее мы выкатили на вполне добротные проселочные дороги, которые мягко вились среди полей, и я вновь прибавил скорость. Наконец послышалось восклицание Софи: «Ага, вот!» – и я увидел на стволе деревянную табличку, извещавшую о том, что перед нами галерея Карвинского.