Безутешные
Шрифт:
Я, должно быть, ненадолго задремал и, внезапно очнувшись, обнаружил, что сижу в старом автомобиле, а вокруг меня полная темнота. Слегка испуганный, я толкнул ближайшую дверцу. Вначале она не подалась, но при новых толчках стала постепенно приоткрываться – и наконец я сумел выбраться наружу.
Оправив одежду, я огляделся. Дом был ярко освещен (в высоких окнах – сверкающие канделябры); у нашего автомобиля Софи по-прежнему возилась с волосами Бориса. Я находился в тени, Софи же и Бориса буквально заливал световой поток, струившийся из окон. Пока я наблюдал, Софи склонилась перед зеркальцем заднего обзора, чтобы добавить завершающие штрихи к макияжу.
Когда я вышел на свет, Борис воскликнул:
– Как же
– Да, прости. Теперь нужно шевелиться.
– Секундочку, – рассеянно обронила Софи, все так же склоняясь перед зеркальцем.
– Мне захотелось есть, – пожаловался Борис. – Когда мы поедем домой?
– Не волнуйся, скоро. Там собралось много людей и все нас ждут, так что придется войти и поздороваться. Но мы пробудем там совсем недолго. А потом отправимся домой и проведем вечер в свое удовольствие. Только мы втроем.
– А в «Военачальника» [1] поиграем?
– Конечно, – подхватил я, довольный, что наши прежние разногласия, кажется, забыты. – В любую игру, какую только захочешь. Даже если на середине одной игры ты вздумаешь остановиться и начать другую – оттого ли, что соскучился или проигрываешь, – будет по-твоему, Борис. В этот вечер право выбора за тобой. А если ты захочешь сделать перерыв и поговорить, к примеру, о футболе – ладно, так и сделаем. Мы проведем замечательный вечер, втроем – без посторонних. Но прежде нужно пойти и исполнить свой долг. Это будет совсем нетрудно.
1
Популярная ролевая настольная игра.
– Ну вот, я готова, – объявила Софи, однако вновь наклонилась, чтобы бросить в зеркало прощальный взгляд.
Через проезд под каменной аркой мы направились во двор. Когда мы приближались к главному входу, Софи сказала:
– Знаешь, а я успокоилась. Мне даже хочется на этот прием.
– Отлично! – отозвался я. – Расслабься, будь сама собой. И все пройдет замечательно.
19
Дверь нам отворила толстая горничная. Введя нас в просторный вестибюль, она буркнула:
– Приятно видеть вас снова, сэр.
Только тут я понял, что уже бывал в этом доме – собственно, именно сюда приводил меня вчера вечером Хоффман.
– А, ну да! – произнес я, оглядывая стены в дубовых панелях. – Приятно снова здесь оказаться. Видите, на этот раз я пришел с семьей.
Горничная не отвечала. Можно было объяснить ее молчание почтительной робостью, но, мельком отметив, с каким хмурым видом она прислонилась к дверям, я ощутил, какой от нее веет враждебностью. Вдруг я обнаружил, что с круглого столика, рядом с вешалкой для зонтов, из вороха журналов и газет на меня смотрит мое собственное лицо. Подойдя к столику, я взял фотографию, которая, как выяснилось, занимала всю первую полосу вечернего выпуска местной газеты: сделана она была, по всей видимости, на природе, в ветреную погоду. Заметив на заднем плане белое здание, я вспомнил утреннее фотографирование на вершине холма. Я перенес газету под лампу и в желтом свете стал рассматривать фото.
Порывом ветра мои волосы сдуло со лба. Галстук отнесло назад, и он маячил за ухом, прямой как стрела. Куртку тоже вздыбило ветром, так что она больше походила на пелерину.
Еще более удивительным было выражение необузданной свирепости. Выставив кулак навстречу ветру, я, казалось, издавал какой-то воинственный клич. Откуда взялась эта поза – я не сказал бы и под страхом смерти. Заголовок (других надписей на полосе не было) гласил: «ВДОХНОВЛЯЮЩИЙ ПРИЗЫВ РАЙ-ДЕРА».
Несколько испуганно я развернул газету: там было разбросано шесть или семь фотографий поменьше – все в том же духе, что и первая.
Я продолжил бы изучать газету, но, заподозрив, что враждебность горничной каким-то образом связана с этими самыми фотографиями, сконфузился, положил газету и отошел от столика. Лучше ознакомиться с репортажем позднее, при более удобном случае.
– Нам пора, – обратился я к Софи и Борису, которые переминались с ноги на ногу посреди вестибюля. Я проговорил это достаточно громко и ожидал, что горничная услышит и проводит нас в помещение, где собрались гости. Однако она не двигалась, и, после неловкой паузы, я улыбнулся ей и со словами: «Конечно, я с прошлого вечера помню дорогу» – возглавил процессию.
Собственно, я запомнил здание совершенно иным, и в скором времени мы очутились в длинном, отделанном панелями коридоре, который был абсолютно мне незнаком. Это, однако, ничего не значило: как только мы чуть углубились во внутренние помещения, до нашего слуха донесся гул толпы, и вскоре мы замерли на пороге узкой комнаты, где кишмя кишел народ в вечерних костюмах с фужерами в руках.
С первого взгляда комната оказалась много меньше бального зала, где собирались гости прошлым вечером. Более пристальное изучение натолкнуло меня на мысль, что это не обычная комната, а бывший коридор или длинный изогнутый вестибюль. Изгиб заставлял предполагать, что помещение описывает полуокружность, однако с порога невозможно было определить, так это или не так. По длинной стороне располагались громадные окна (сейчас они были закрыты шторами), а по короткой, видимо, ряд дверей. Пол был мраморным, с потолка свисали люстры, там и сям бьии выставлены – на возвышениях или в элегантных стеклянных шкафах – произведения искусства.
На пороге мы помедлили, изучая эту сцену. Я посматривал кругом, ожидая, что кто-нибудь приблизится и введет нас в комнату – может быть, даже громко объявит о нашем прибытии, но прошло несколько минут, а до нас по-прежнему никому не было дела. Иногда мы замечали спешившего в нашу сторону гостя, но в последний момент он сворачивал, чтобы заговорить с кем-то другим.
Я взглянул на Софи. Она обнимала Бориса за плечо, и оба настороженно рассматривали толпу.
– Давай войдем! – предложил я беззаботным тоном. Мы сделали два-три шага и вновь застыли, недалеко от порога.
Я стал оглядываться в поисках Хоффмана, мисс Штратман и прочих знакомых, но никого не обнаружил. Пока я стоял, переводя взгляд с лица на лицо, мне подумалось, что большая часть гостей наверняка присутствовала на приеме, где так безобразно обошлись с Софи. Внезапно мне живо представилось, что она переживала при этом, и в моей душе закипел гнев. В самом деле, продолжая осматриваться, я заметил в дальнем конце доступной нашему обозрению части комнаты по крайней мере одну группу гостей, которые, безусловно, могли быть главными виновниками. Я стал изучать их сквозь толпу, мужчин с самодовольными улыбками, небрежные движения, какими они засовывали руку в карман или извлекали ее оттуда, словно стараясь показать всем вокруг, что чувствуют себя при подобных обстоятельствах как рыба в воде; женщин в нелепых нарядах, беспомощно трясущих головой, когда их разбирает смех. Представлялось немыслимым – просто абсурдным – что подобные людишки позволяют себе подвергать осмеянию кого бы то ни было, а тем более Софи. Собственно, я не видел никаких препятствий к тому, чтобы немедленно, на глазах у всех, дать этой компании взбучку. Бросив несколько ободряющих фраз Софи, я направился туда.