Безымянная империя. Дилогия
Шрифт:
– Где все взрослые? – тихо поинтересовался Сеул.
Тиамат, засевший за соседним кустом, так же тихо пояснил:
– Да где угодно. Могли всей толпой поехать резать кого-нибудь, а может, праздновали удачный грабеж всю ночь и теперь пьяные валяются. Некоторые на пастбищах, за овцами ходят, бывает, и другим честным трудом занимаются – камень на постройки ломают, лес заготавливают. Хотя с лесом я загнул: разрешения на вырубку за всю историю Тарибели ни один горец не оформил, так что честность там и не показывалась.
– Сколько же еще ждать?.. Где же Одон застрял?..
– Может, уже валяется в помойке с перерезанным горлом. Тут это быстро оформляют.
– Я считал, что нурийцы друг за друга горой.
– Это
– Итто? Акапо?
– Да я не могу это перевести – у нас нет таких слов. Тут быстро не объяснить. Вы ведь знаете – Нурия постоянно страдала от войн. Южане на северян через нее ходили, северяне на южан тоже. Бывали периоды, когда за сотню лет ни одного спокойного года не выдавалось. Нурию захватывали, сдавали, перезахватывали, меняли, делили. Местных жителей постоянно объявляли подданными самых разных стран, а иногда просто пытались от них избавиться, освободив место для более законопослушного населения. Империя тогда была слаба, да и по территории гораздо меньше. Ее северные провинции в те времена были самостоятельными странами с очень бурной политикой. Нурийцы, чтобы не передохнуть подчистую, научились выживать. Первым делом любые пришельцы, как бы они себя ни вели, заранее считаются врагами. Чужака можно убить, ограбить, сделать рабом – это доблесть. Чужака надо ослаблять, поэтому у нурийцев приветствуются незаконные виды деятельности. Ведь преступные дела потому и преступные, что идут во вред государству и его гражданам. С точки зрения нурийца, граждане – это чужаки, как и государство. Даже короля Северной Нурии они не считают своим – ведь его посадили на трон чужаки. У горцев никогда не было королей. У них великое множество кланов, в каждом свой предводитель. В спокойное время они часто воюют друг с другом. То землю не поделят, то рудник, то кто-то у кого-то невесту украл, или зарезал племянника сгоряча, или просто не так посмотрел. И все – начинается многолетняя вражда. Иной раз целые селения уничтожают. Если чужаки не давят народ гор, то это время считается «акапо». Когда акапо – нуриец может убивать нурийца и воровать у нурийца. Но как только народу грозит опасность, все распри забываются до следующего периода акапо. Наступает время итто – нурийцы сообща борются с внешней опасностью. В такое время даже злейший кровник считается другом – ты обязан принять его в своем доме и помочь всем, чем сможешь. У вас, в Столице, нурийской общине приходится выживать в окружении чужаков, поэтому там непрерывный итто. А здесь, хоть они не признают имперцев своими, акапо – ведь в своих горах живут сами по себе, их тут большинство, и в их дела власть почти не лезет.
– Интересные у них обычаи.
– Мне кажется, справедливые. Неудивительно – они веками учились выживать. Не так уж просто здесь сохранить свои обычаи от влияния чужаков. Да и вообще они на грани гибели бывали – пару веков назад, говорят, половину населения хабрийцы вырезали. Если сейчас на севере им удалось далеко продвинуться, тамошним нурийцам не позавидуешь.
– Резню, как я помню из истории, спровоцировали жрецы. А сейчас у них почти нет власти – Фока последнюю отнял. Не думаю, что там как раньше все будет проходить.
– Я хабрийцам не доверяю. Жестокие они по натуре. Дикари. Да и Фока этот мутный – вроде он у жрецов отнял право суда, но при этом, говорят, разрешил некромантам действовать открыто.
– Не совсем так – он просто отменил наказание за некромантию. Это ведь закон, введенный в угоду Империи. Он все подобные законы одним махом отменил.
– Господин Сеул, в Хабрии издавна все поклонялись Хобугу и его южному отражению. Единственная религия на всю страну. Но при этом там всегда обитало главное кубло
– Да. Говорят, что некроманты – это те же жрецы тайной стороны Хобугу – поклоняются его северному лику, лику праха и смерти. Носители сакральной стороны общепринятой религии. Но повторяю – Фока отменил не только этот закон. Он вообще все имперское отменил.
– Не знаю. Но не удивлюсь, если за его армией будут идти толпы жрецов и некров. А это означает резню – они без нее как без рук.
– Что-то мы с вами скатились к религиозно-политическому спору. А ведь начали с обсуждения перерезанной глотки Одона.
– Сомневаюсь я, что его тут убьют. Если у них с местным кланом трения, не стал бы он к ним идти.
– Горцы вроде бы не слишком уважают тех нурийцев, что живут на равнине?
– Это у них взаимно. Но тотальной вражды нет – обычные межклановые стычки. Да и дела ведут друг с другом охотно. Но вот браки между собой заключают очень редко. Хотя если итто – то друг за дружку горой. Смотрите – вон и Одон возвращается, а с ним и его ребята.
– Сейчас узнаем, где он столько пропадал.
* * *
– Они сказали, что будут говорить только с тобой, человеком из Столицы. Мне ничего не скажут.
Тиамат, встрепенувшись при последних словах Одона, насторожился:
– Откуда они вообще узнали, что в нашем отряде есть люди из Столицы?
– Горцы знают все. Это внизу, на равнине, они беспомощны как молочные поросята, но здесь, в своих скалах, они сильны. Они знают, сколько людей в отряде, знают, что мы здесь провели несколько дней. Они знают о нас почти все. Наверное, кто-то из людей префекта предупредил. Или сами нас выследили.
– Странно… почему тогда не нападали? – протянул Сеул.
– Ничего странного – не по зубам мы им, – уверенно заявил Тиамат. – Полусотня егерей – это серьезная сила. В поединке один на один горец егеря убьет – бесспорно. Но двадцать егерей убьют сорок горцев. А пятьдесят егерей справятся с двухсотенной толпой этих дикарей. Личная доблесть у них на высоте, а вот действовать сообща они неспособны. Не станут они нападать. Да и не в их это интересах. У нас обычай прост – если егерь убит из засады, мы долго и тщательно трясем все окрестные селения. И всегда что-нибудь находим. И два-три трупа обязательно оставим. Но если они нас не трогают, мы лишний раз не зверствуем, да и не копаем слишком дотошно. Как бы молчаливый уговор. А вот если из префектуры, городские вояки в горы выбираются, тут совсем другое дело – на них настоящая охота начинается. Вот потому стражники егерей недолюбливают – там, где егерь пройдет, не замочив ног, стражник префекта по брови в дерьмо уйдет.
– У нас в межстенье есть уголки, где все так же, – усмехнулся Дербитто. – Я пройду, руки в карманах держа, а вот у префекта там если и пройдут люди, то их должно при этом быть не меньше десятка.
– Ладно, – подытожил Сеул. – Значит, говорить они хотят со мной. Хорошо, поговорим.
– Да, – кивнул Тиамат. – Спустимся отрядом вниз – и поговорим.
– Нет, так не пойдет, – возразил Одон. – Их мужчины сказали, что ты должен пойти один. Говорить будут с тобой. И никто больше не должен заходить в селение.
– Да его там зарежут, – зловеще-уверенно предположил Тиамат.
– Сомневаюсь… – Сеул покачал головой. – Слишком сложная интрига ради одного-единственного трупа столичного дознавателя. Надо идти. В любом случае они не рискнут меня пальцем трогать – они знают, что со мной полсотни егерей. Сам же сказал – это огромная сила.
– Да мы от этого селения ровное поле оставим, если что, – ухмыльнулся Тиамат. – Но вообще я против – если с вами что-то случится, Эддихот моей шкурой свой кабинет украсит.