Безымянная тропа
Шрифт:
Медленно обходя диван в алкогольном тумане, она переместила ногу и сразу же натолкнулась на свою полупустую бутылку вина, которая упала, как кегля, увлекая за собой и стоящий рядом бокал. Каким-то чудом, они остались целыми, хоть и немного вина пролилось на ковер, прежде чем она успела спасти незаконченную бутылку. Фиона выругалась, а затем зашла на кухню и поставила остатки в холодильник. Ее голова уже начала пульсировать. Лучше не думать об утре и просто пойти спать.
Фиона вскарабкалась по лестнице и, приблизившись к вершине, заметила красноречивую полосу света, льющуюся из-под двери комнаты Мишель. Что, ради всего святого, ее дочь делает, бодрствуя, когда утром ей в школу? Женщина такого не позволяла. Она подняла руку, готовая постучать костяшками пальцев по двери, а затем замерла. Фиона знала, что должна сделать своей дочери
Одним из повторяющихся ночных кошмаров Фионы был тот, где ее дочь беременеет прежде, чем выйдет из подросткового возраста. Самая последняя вещь, которая ей сейчас нужна, - стать бабушкой в своем-то возрасте. От этой мысли женщина вздрогнула. Она уже была измотана, а по деньгам они едва выживали, не говоря уже о том, чтобы кормить нового ребенка, покупать ему одежду и чертовы игрушки. Она надеялась, что у чокнутой дочери все еще были мозги в голове, чтобы не позволить своему непостоянному бойфренду сделать то, что он без сомнения хочет, но женщина была далеко не уверена в этом.
Фиона отвернулась от двери и направилась в свою собственную комнату. По крайней мере, Дэнни уже уехал, так что ей не придется иметь дело с его неодобрением или нерешительными поползновениями к ней ради секса. А Мишель будет в порядке. Она проспит с включенным светом всю ночь, а затем выйдет в своем привычном ворчливом настроении, ненавидя всех и вся, как и делала каждое утро.
***
Фиона всегда будет винить себя за то, что не постучала той ночью. Вина останется с ней. Если бы она вошла в комнату своей дочери, поняла бы, что Мишель пропала, и никогда на самом деле не вернется. Если бы только она знала об этом тогда и сообщила о пропаже дочери задолго до утра, сберегая драгоценные часы для полиции. Возможно, что-то можно было сделать по горячим следам, тогда бы все сложилось для всех иначе.
Глава 4
День первый
В то время как поезд ветки метро Джубили загудел за углом, Том Карни пялился на первую полосу газеты, где в верхней части красовался заголовок «Грейди и Бродяга». Темноволосый мужчина средних лет, одетый в синий костюм в тонкую полоску, сердито пытался оттолкнуть объектив фотографа вытянутой рукой. По мужчине на фотографии сразу можно было понять, что он богат, обладает статусом и привилегиями.
Том встал намного раньше, чем обычно: ему не терпелось увидеть свою первую статью на первой странице в национальной бульварной газете, и это была не просто какая-то статейка. Черт, это была история года. Решающий момент для Тома, реабилитация после долгих тяжелых лет, когда друзья в его сторону недоумевающе хмурились и бросали пренебрежительные комментарии при упоминании, что мужчина собирается стать журналистом. У других газет не было громких историй. Том и его коллеги в газете сгребли их все себе. Он представлял, как его статью будут читать в каждом автобусе и поезде страны. Она уже стала главной новостью на радио и телевизионных каналах, которые смотрят за завтраком. На Даунинг-стрит будут читать слова Тома этим утром и волноваться. Эта мысль кружила голову.
Журналисты всегда называли газету «Газетой». Это было золотым правилом. Произносить ее реальное название означало признавать, что она не была единственной газетой и что могут, просто могут, быть и другие по общему признанию менее значимые претенденты на честь называться газетой рабочего человека. Том попал под особенно жестокий всплеск эмоций от своего редактора после всего часа работы во время первого редакторского собрания. К несчастью для Тома, Алекс «Док» Докерти проходил мимо и услышал, как новенький называет газету настоящим именем, так как не имеет представления, что этого делать нельзя.
– Кто ты, мать твою?
Том не ожидал увидеть, что легендарный Алекс Докерти будет смотреть прямо на него с ядовитой ненавистью, написанной на лице.
– Думаю, ты новенький, - сам ответил на свой вопрос.
– Вот почему ты только что совершил святотатство в моем офисе.
Докерти злобно смотрел вниз на новенького.
– Ты босяк (прим.: опустившийся человек из деклассированных слоев населения)?
– Пардон?
– все, что мог сказать Том.
– Часть сирых и убогих, тех, что снаружи?
– и Док показал пальцем в направлении огромных окон, из которых открывался вид на очертания района Уоппинг.
– Народа, который не знает, за кого голосовать, что думать, кого любить, ненавидеть или игнорировать. Тот тип личности, который даже не знает какую руку использовать, чтобы подтереть собственную задницу, пока им не расскажут. Если ты один из них, тогда ты можешь называть мою газету по ее названию. Если, с другой стороны, ты хочешь выжить здесь еще в течение пяти минут, тогда можешь оказать маленькую любезность, называя ее Газетой, как и все другие.
Док присел так, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с лицом Тома, будто хотел сообщить тому секрет.
– Потому что моя газета – Газета. Других нет.
Том открыл рот, чтобы сказать что-нибудь, но Докерти прервал его, подняв руку.
– О, я знаю, ты можешь думать, что там есть и другие газеты, даже можешь заблуждаться, считая, что они серьезные соперники, но это не так. Факт: нас читают на каждой стройке, футбольном тренировочном поле, в офисе и станции метро, столовой местного совета и учительской в стране, что значит, что мы имеем вес. Я могу разрушать карьеры, сажать людей в тюрьму и удерживать их там, отправлять в отставку министров, низвергать премьер-министров, повышать количество голосующих за тех, кто в самом низу, на десять, даже двадцать процентов всего парой хорошо подобранных слов на первых страницах. Все это делает нас игроками на поле.
Он оглядел собравшихся вокруг улыбающихся журналюг, которых держал в своих руках. Мужчина повернулся обратно к своему подчиненному.
– Каков тираж нашего ближайшего соперника, Терри?
– Дерьмовый, шеф, - тотчас подхватил Терри.
– Дерьмовый, - кивнул Док и повернулся к Тому.
– Если хочешь пойти и работать на газетенку, которую никто не читает, за исключением нескольких полковников в отставке из Тьюксбери, тогда присоединяйся к «Ториграф». Если на газету с историей, но без будущего, тогда «Таймс», определенно, для тебя. А хочешь ходить строевым шагом на работу каждое утро, тогда «Дейли Мейл» поприветствует тебя с распахнутыми объятиями. «Гардиан» примет тебя в один миг, если ты умеешь сам вязать себе сандалии. Но если ты хочешь работать в настоящей газете, то существует только одна - моя. Только я привык называть ее Моей Газетой, и ты должен называть ее также, и, если я услышу, что ты используешь какое-то другое слово в будущем, вылетишь из этих дверей так быстро, что твоя задница пролетит мимо твоего носа на пути на выход, усек?
– Да, босс, - многозначительно кивнул Том, отчаянно желая уйти со сцены и вернуться в свою раковину, как можно быстрее.
– Оставлю тебя с этой мыслью. Мне нужно править страной, - бормоча, ушел он.
– Как долго ты здесь пробыл?
– спросил один из старших журналистов.
– Час?
– и покачал головой в удивлении.
– У нас тут были стажеры, которые не удостаивались и слова от великого за все шесть месяцев пребывания тут, - он протянул эти слова с эдинбургским акцентом, который был не громче шепота.
– Отлично, сынок.