Безымянная. Часть1. Путеец
Шрифт:
Вся эта «конкретика», утверждения, как и сам образ жизни, оборвались в один момент, когда она очнулась на старой раскладушке в пустой серой комнате с заклеенным газетами окном. На левой руке ее болтался браслет наручника, пристегнутый своей второй стороной к белой чугунной батарее. Комнату освещала тусклая желтая лампа, прилаженная над помятой деревянной дверью, в воздухе воняло затхлостью и чем-то кислым.
Она кричала, произнося одни и те же вопросы «Где я?!», «Дайте позвонить?!» и «Есть кто живой?!». Из живых спустя некоторое время обнаружился здоровенный полноватый мужчина в сером полукомбинезоне,
Спустя примерно три дня («примерно» оттого, что точный счет времени вести не представлялось возможным), девушка впервые попыталась поесть, в то время как до этого просто переворачивала поднос, разбрасывая предложенное по полу. В качестве туалета ее надсмотрщик принес ведро без ручки. Но все это меркло по сравнению с тем, что к концу недели организм потребовал очередного приема наркотиков, сделав это неожиданно болезненно.
Перепады температуры тела из ледяного холода в изнуряющую жару и обратно перемежались дикой ломотой в костях. Рвало до тех пор, пока желудок не становился совершенно пустым, а после просто безостановочно тошнило.
После того как она вообще перестала есть, а одежда ее пропиталась потом настолько, что покрылась соляными пятнами в разводах, за ней пришли двое. Они погрузили ее на кушетку, отвезли в широкую комнату в кафельной плитке, где какая-то крепкая женщина, помыла ее с ног до головы, совершенно свободно подавляя всякую попытку ее сопротивления. Далее, переодев в белый халат и широкие ситцевые штаны, ее уложили на кровать с белым бельем и, притянув кисти к железным ручкам кожаными ремнями, поставили в вену иглу капельницы. Только теперь по белым крашеным стенам и одежде, в которую ее обрядили, стало понятно, что это больница.
Спустя некоторое время, попытка подсчета которого теперь потеряла смысл, и нескончаемую серию приторно-жутких и натуралистичных галлюцинаций туман с глаз отступил, вместе с чем пришел дикий голод и жажда.
Еще через некоторое время, когда капельницы ставить перестали, равно как и стягивать уже набравшие некоторую силу руки кожаными ремнями, и она смогла свободно ходить по палате и коридору, внезапно выяснив, что на улице уже кончилось лето, и это никакая не больница, а просто третий этаж обнесенного высоким забором частного особняка.
Вместо тех людей, кого она запомнила, еще находясь в угаре ломки, теперь за ней смотрел другой невысокий и немолодой человек. Этот, в отличие от предыдущих, свободно разговаривал с ней, приносил обед и даже однажды угостил сигаретой, хотя и заметил, что подобное ему запрещено и это только редкое исключение.
Через пару дней, ранним утром, в дом явился водитель отца, он привез одежду и принял первый удар нервного негодования и истерики от позднего понимания девушки того, что все события последнего времени организованы ее собственным родителем, что в общем-то только теперь стало логично-очевидным.
Пока ехали в город, водитель сообщил о смерти ее подруги Наташи, уточнив, что причиной стала сильная передозировка героином. Также рассказал и о том, что родители Наташи (еще более крупные бизнесмены, чем отец девушки), теперь активно ищут виноватого в смерти дочери, и при опросе тех, из кого складывалась их общая компания, большинство указали на нее, как самую лучшую подругу, в связи с чем на данный момент времени многие ее активно ищут, а уж если найдут, то повесят на нее всю вину, как на самого удобного «козла отпущения» и сейчас ей необходимо собрать вещи, после чего отправляться в аэропорт, откуда ее переправят сначала в Европу, а после бог знает куда еще.
Весь прежний невроз и страх одним махом вернулись обратно, усилившись многократно. На съезде с кольцевой на первом светофоре Митрофаньевского шоссе, в их автомобиль сзади въехал небольшой японский грузовик, и пока водитель пошел разбираться с нарушителем правил дорожного движения, девушка, действуя абсолютно по наитию, украла из бардачка полторы тысячи рублей и зажигалку, вышла из машины и под шум ругани перебежала дорогу, сразу перебравшись через ободранные железные ворота, после преодолела участок, заросший кустами и травой и не без труда перемахнув через бетонный забор оказалась на железной дороге, откуда и добралась до того места, где ее и обнаружил путеец.
– Я просто испугалась… – мотая головой сообщила она. – Я ведь не хотела умирать… я думала, что хотела, но не хотела, – глаза ее постепенно начали смыкаться, и она положила голову на стол, медленно вытягиваясь и сдвигая в сторону граненый стакан, из которого пила воду.
Путеец молча поднял девушку на руки и, аккуратно стянув пальто, уложил ее на софу и накрыл пестрым пледом. В эту же минуту из-за левого угла плотной шторы высунулась морда кота, который пристально смотрел в сторону девушки, обнюхивая при этом воздух.
Гость из сна
Дело катилось к вечеру. Солнце, отороченное ярко-оранжевым ободком, уже спряталось за неухоженный фасад старого завода. Синий дым выбрался из-под зонтика трубы и потек вдоль конька крыши, путаясь в ветках тополя. По окрестности игриво носился слабый ветерок, гремя высохшими стеблями трав и завывая в старой проржавевшей бочке, врастающей в землю в глубине пустыря.
Проснувшись, девушка чуть приоткрыла глаза так, чтобы этого не было заметно со стороны, решив выяснить, что происходит, прежде чем встать. Глядя сквозь ресницы она увидела матерчатый абажур, освещавший комнату желтым светом, тихонько трещала печка, возле нее на низком табурете сидел путеец. Подбросив пару поленьев, он тихо произнес:
– Ну, что думаешь, она это или нет?
Глаза девушки моментально открылись. Взгляд забегал в поиске собеседника путейца. Но быстро заметив морду кота, высунувшегося из-за шторы, девушка облегченно выдохнула. Кот же, заметив движение на софе, чихнул. Путеец посмотрел на кота и сразу повернулся к девушке, легко улыбаясь.
– Долго спишь!
– А сколько времени? – потянулась она, задрав руки кверху.
– Одиннадцать почти, – усмехнувшись сообщил он.
– Где же долго? – пробормотала она, потирая глаза.