Безжалостные обещания

Джеймс М. Р.

Я чувствую, как кровь снова начинает течь по моим венам, когда опускаю пистолет, засовываю его в кобуру под курткой за спиной, и поворачиваюсь к кровати, чтобы схватить ее. Она холодная на ощупь, ее дыхание поверхностное и медленное, и она перестала так сильно извиваться, хотя все еще дергается, как будто от боли. Я оборачиваю одеяло, на котором она лежит, вокруг ее тела, разрезаю путы на ее руках и поднимаю ее на руки. Она кажется легкой, как перышко, и у меня сжимается грудь, когда я смотрю вниз на ее покрытое синяками лицо, кровь и другие жидкости, запекшиеся на губах и подбородке.

— Прости, — шепчу я, баюкая ее в своих объятиях.

Это моя вина.

Если бы я был холоднее, жестче, безжалостнее с ней. Если бы я заставил ее бояться меня вместо того, чтобы заставить ее полюбить меня. Если бы я не устраивал ей свидания на крышах и не доставлял бесконечного удовольствия в постели. Возможно, она была бы слишком напугана, чтобы когда-либо выходить из дома. Мне следовало запереть ее в ее комнате. Выбросить ключ. Построить для нее золотую клетку. Все, что угодно, лишь бы удержать ее внутри, подальше от мужчин, которые могли бы использовать ее, чтобы причинить мне боль.

Ты никогда, никогда больше не сможешь никому дать повода поверить, что тебе она так важна. Достаточно того, что ее можно использовать как оружие против тебя сейчас.

Даже ей.

Мои мысли мечутся, пока я несу ее из конспиративной квартиры к ожидающей машине. Ее опухшие глаза открываются на мгновение, достаточно надолго, чтобы встретиться с моими, и на секунду мне кажется, что она может узнать меня. Ее губы начинают складываться в слово, но она не может вымолвить ни слова.

— Тсс. Ты скоро будешь в больнице, София. — Я укладываю ее на заднее сиденье, стараясь не толкнуть. Тем не менее, ясно, что каждое прикосновение и движение причиняют ей боль. — Я никогда и никому больше не позволю причинить тебе вред, любовь моя. — Я не касаюсь ее щеки, мои пальцы парят над ее лицом, и я позволяю себе произнести эти слова всего один раз. В конце концов, она их не запомнит. Если ей повезет, ее разум заблокирует столько событий сегодняшнего вечера, сколько сможет.

— Любовь моя. Моя принцесса. Моя королева. — Я стискиваю зубы, глядя на то, как она лежит там. — Все, кто сделал это с тобой, мертвы. И каждый, кто когда-либо подумает о том, чтобы причинить тебе вред, умрет. Я обещаю, София. Я буду оберегать тебя ото всех.

Даже от себя.

Я сажусь на водительское сиденье, готовясь к поездке в больницу. Когда София проснется в следующий раз, это будет муж, которого она помнит с первых дней нашего знакомства. Тот, кто холоден и черств, человек, которого нужно бояться, король, перед которым нужно преклоняться, но не тот, кого нужно любить. Это единственный способ, который я могу придумать, чтобы обезопасить ее. Я буду избегать ее наедине, и, если я когда-нибудь смогу вывести ее на публику, не опасаясь нападения, я буду холоден с ней. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы убедиться, что никто никогда больше не подумает, что похищение Софии Романо, это способ добраться до меня.

Это единственный способ, который я могу придумать, чтобы обезопасить ее. Даже если это разрывает меня на части.

СОФИЯ

Все после этой последней инъекции как в тумане. Мне кажется, я то приходила в себя, то теряла сознание, хотя ясно помню, что человек, который вошел в комнату, застрелил Лео, того, кто пытался быть добрым ко мне. Я помню, как вскрикнула при этом, желая, чтобы ему не пришлось умирать.

Интересно, все ли они мертвы? Интересно, мертв ли Росси?

Такое чувство, будто кто-то несет меня, завернутую в одеяло,

которое словно сдирает с меня плоть, но я слишком слаба, чтобы кричать или бороться. Я чувствую запах кожи автомобильных сидений, слышу голос, бормочущий надо мной, когда меня укладывают обратно на прохладную поверхность.

Моя любовь. Моя принцесса. Моя королева.

Я буду оберегать тебя ото всех.

Моя любовь.

Это звучит как голос Луки. Но этого не может быть. Лука бы такого не сказал. Он не любит меня, а если и любит, то так, как мог бы любить особенно красивое произведение искусства. Что-то, что принадлежит ему. Что-то, что он купил и чем может распоряжаться по своему усмотрению. Он не любит меня как женщину. Как жену. Он доказал это в ту последнюю ночь, когда я его видела.

Мир снова исчезает, превращаясь в огненное месиво, мое тело сгорает изнутри. У меня ужасные видения рук на мне, рук, которых я не хочу, моего ребенка, превращающегося в пепел в прыгающем пламени, когда я пытаюсь схватить его, все время крича, пока эти руки тащат меня назад. Мне кажется, что я плыву, потом тону, и когда я наконец погружаюсь в беспамятство, я не могу не надеяться, что это и есть та смерть, которую обещал мне Росси.

Я больше не могу выносить эту боль.

***

В следующий раз, когда я открываю глаза, я вижу яркий флуоресцентный свет над головой. Я все еще чувствую себя так, словно парю, но на этот раз я в какой-то эйфории. Боли больше нет. Все это смыто, и мое тело чувствует легкость. Отсутствие этой боли само по себе является своего рода удовольствием, и я пытаюсь протянуть руку, чтобы дотронуться до своего живота, задаваясь вопросом, там ли еще мой ребенок. Выжил ли он? Но я не могу пошевелиться. Мои руки не двигаются, я снова связана, и я чувствую, как бьюсь, сопротивляюсь, мне хочется кричать.

Слышны голоса. Я чувствую руки, укол иголкой, но на этот раз он не причиняет боли. Просто больше покоя. Сна. Больше отдыха. Неужели я мертва? Неужели это рай?

***

Но я не умерла. Я осознаю это, когда просыпаюсь снова, на этот раз с большей ясностью. Все еще есть флуоресцентные лампы и ощущение эйфорической безболезненности. Когда я открываю глаза, какими бы сухими и липкими они ни были, я медленно начинаю осознавать окружающее.

Я нахожусь в больничной палате, подключенная к аппаратам, и мои запястья прикреплены к краю кровати мягкими манжетами. Раздается непрерывный звуковой сигнал, и я облизываю губы, отчаянно желая глотнуть воды. Я уже собираюсь дотянуться до кнопки вызова медсестры, когда дверь открывается, и входит невысокая темноволосая женщина в мятом медицинском халате, у нее слегка подведены глаза.

— Миссис. Романо. Я рада, что вы проснулись. — В ее голосе слышится ощутимое облегчение, и мне интересно, что произошло с тех пор, как я потеряла сознание в конспиративной квартире, что заставляет ее смотреть на меня с этой странной смесью сочувствия и беспокойства. — Позвольте мне просто развязать ваши запястья.

— Почему они вообще связанны? — Хриплю я. — Можно мне немного воды, пожалуйста?

— Конечно. — Медсестра расстегивает наручники, и я освобождаю запястья, растирая их, хотя сами наручники не натирают их. Они были мягкими и с хорошей подкладкой, но моя кожа все еще чувствуется раздраженной из-за веревок, которыми Росси и его люди связали меня. — Вот, пожалуйста, миссис Романо. Она протягивает мне чашку, и первое прикосновение прохладной воды к моим потрескавшимся губам ощущается лучше, чем самый лучший секс, который у меня когда-либо был.