Безжалостный Орфей
Шрифт:
— Ничего не понял, — заявил Лебедев. — Где факты?
— На полу я нашел опавшие волоски. Почему они упали, когда вешали аккуратно? Потому что их причесывали, наводили окончательный блеск. На диване и креслах были странные ожоги, я долго не мог понять от чего. Но когда увидел щипцы для завивки, все стало ясно. Щипцы применяли в обратном направлении: чтобы сделать волосы прямыми. Это было очень важно.
— Допустим. А с чего решили, что им накидывали большую простыню?
— Помните, что у Юлии Прокофьевой было мало крови? Это самое простое
— С Прокофьевой ясно, — сказал Лебедев. — Но почему их надо было так сложно убивать? Зачем усыплять и вешать?
— Это было самое трудное. — Родион отпил остывающий шоколад. — Я не мог найти четкой причины, пока не наткнулся на это…
На стол легла фотография 1875 года.
— Кто это? — спросил Коля.
— Главная причина четырех смертей. Напомните, Аполлон Григорьевич, что случилось в семействе Монфлери.
— Мне старик-швейцар, что у нас в департаменте сидит, рассказал, — пояснил Лебедев. — Оказывается, те времена хорошо помнит… Так вот. Господин Монфлери застукал свою жену с любовником. И так ему это не понравилось, что выхватил жену из постели еще спящей и потащил вешать в гостиную. Так ему стало обидно. Повесил на картинном крюке. Но как увидел дело рук своих, еще больше расстроился и отравился. Судить было некого, детей отдали родственникам. Любовника не нашли.
— Почти уверен: ныне милый старичок Жос, — подсказал Родион.
— Все, что помнил наш швейцар.
— Нет, не все. Страсть госпожи Монфлери, в девичестве Хеленская, через столько лет аукнулась.
— Хотите сказать, что это месть?
— Не месть, а незаживающая рана, которую пытались лечить, — сказал Ванзаров. — Нашему герою в 1875 году было четыре годика. Висящая мать, с распущенными волосами, словно заснувшая, врезалась в память. Все четыре раза он повторял ритуал: дарил жертве цветы, самый лучший букет, как знак уважения и признательности, после чего усыплял их, выпрямлял волосы и вешал на крюк. Он смотрел на жертву, и боль отпускала. До следующего раза. Быть может, испытывал своеобразное, ни с чем не сравнимое удовольствие.
— Каков фантазер, — с долей восхищения сказал Лебедев.
— Тихий, скромный человек, женился, имеет достаток и положение, завел любовницу. Внутри у него спит дракон, который иногда просыпается. Тогда дракон требует пищи. Дракон питается детскими воспоминаниями. Его мучает жажда. Чтобы его утихомирить, нужна жертва. Все происходит во сне, в больном сознании. Но кровь и жертвы — настоящие.
— Как же его нашли? Ведь Монфлери тщательно скрывал, что у него есть брат.
— Не только он. Родственники постарались, чтобы ребенок
Лебедев присмотрелся к старому снимку, Коля заглядывал ему через плечо.
— Да, есть общее с… Огюстом, — согласился он. — Монфлери узнал братца?
— Я бы сильно удивился, если бы братья не узнали друг друга. Не зря врал мне, что у него нет брата.
— Вот как! — Лебедев вздохнул. — Вам все равно, а меня Огюст теперь на порог не пустит. Или заломит сто рублей за стрижку. Ладно, не жалко…
— Брат Огюста настолько не скрывал свои намерения, вернее, не понимал, что он убийца, что делал заказы у Ремпена под девичьей фамилией своей матери, — сказал Родион.
— Но как его нашли? Какая же тут изощренная логика должна быть!
— Да! — согласился Коля.
Ванзаров нагло улыбнулся:
— Никакой логики, только справки. Было два кандидата. У одного биография видна с детства. Другой — усыновлен, сменил фамилию и веру. К тому же господин Хеленский в столице не зарегистрирован, фамилия редкая, польская.
— Как же этот ваш отмороженный выбирал жертв? Почему так не повезло моим приятелям? Почему на меня охотился?
— С вами, Аполлон Григорьевич, отдельная история, — сказал Ванзаров. — Только он не отмороженный, а глубоко больной человек. С вывернутым представлением о себе. По сути — невиновный в той беде, что исказила его детскую психику. Огюст отделался ненавистью к женским прическам. Его брату повезло меньше. А барышень ему помогали искать ваши приятели. Сидя у Монфлери, они хвастались любовницами. Надо было слушать внимательно, наверняка называли адреса снятых квартир. Дальше оставалось проследить их жизненные привычки. И выбрать день, когда прислать букет.
— Хотите сказать, чиновник бегал по улицам, как филер?
— Для этого и нужен приятель Казаров. У посыльного сколько угодно времени бродить по улицам. Наверняка ему платил какие-то деньги, Казаров же все время нуждался — такие расходы на букеты, даже часы заложил. К тому же оказывал Казарову небольшую услугу. Когда Ивану отказались продавать букеты у Ремпена, он попросил приятеля, и тот заказывал от своего имени. И для своих барышень, и для Казарова. Господин Хеленский очень любил дарить букеты. А Иван разносил.
— Как выяснили, что посыльный слежкой занимался?
— Его страх. Почему Казаров так испугался, когда увидел тело Саблиной? Потому что следил за ней. И вдруг — она повешена. Всякое можно подумать.
— Но почему же его дружка никто не видел?
— Особенность бытового зрения, — сказал Родион. — Обычный господин с обычным саквояжем растворяется в памяти. Даже приказчик Терлецкий его не запомнил. Кто заметит такого в гостиничной суете? В «Дворянском гнезде» и того лучше — отдельный вход. А вот с Прокофьевой немного повезло.