Библейские мотивы в русской поэзии (Сборник)

Лермонтов Михаил Юрьевич

Я, Матерь Божия, ныне с молитвою Пред Твоим образом, ярким сиянием, Не о спасении, не перед битвою, Не с благодарностью, иль с покаянием. Не за свою молю душу пустынную, За душу странника в свете безродного; Но я вручить хочу деву невинную Теплой Заступнице мира холодного. Окружи счастием счастья достойную, Дай ей сопутников, полных внимания, Молодость светлую, старость покойную, Сердцу незлобному – мир упования. Срок ли приблизится часу прощальному, В утро ли шумное, в ночь ли безгласную, Ты восприять пошли к ложу печальному Лучшего ангела – душу прекрасную.

Демон

(Отрывок)

В пространстве синего эфира Один из ангелов святых Летел на крыльях золотых, И душу грешную от мира Он нес в объятиях своих; И сладкой речью упованья Ее сомненья разгонял, И

след проступка и страданья С нее слезами он смывал. Издалека уж звуки рая К ним доносилися, – как вдруг, Свободный путь пересекая, Взвился из бездны адский дух. Он был могуч, как ветер шумный, Блистал, как молнии струя, И гордо, в дерзости безумной, Он говорил: «Она моя!»… Каким смотрел он злобным взглядом, Как полон был смертельным ядом Вражды, не знающей конца, И веяло могильным хладом От неподвижного лица. «Исчезни, мрачный дух сомненья!» Посланник неба отвечал: «Довольно ты торжествовал; Но час суда теперь настал, — И благо Божие решенье! Дни испытания прошли; С одеждой бренною земли Оковы зла с нее ниспали. Узнай, давно ее мы ждали! Ценой жестокой искупила Она сомнения свои… Она страдала и любила, И рай открылся для любви!»… И ангел строгими очами На искусителя взглянул И, радостно взмахнув крылами, В сияньи неба потонул. И проклял демон побежденный Мечты безумные свои, И вновь остался он надменный, Один, как прежде, во вселенной Без упованья и любви.

Алексей Константинович Толстой

1817—1875

«Господь, меня готовя к бою…»

Господь, меня готовя к бою, Любовь и гнев вложил мне в грудь, И мне десницею святою Он указал правдивый путь; Одушевил могучим словом, Вдохнул мне в сердце много сил, Но непреклонным и суровым Меня Господь не сотворил. И гнев я свой истратил даром, Любовь не выдержал свою, Удар напрасно за ударом Я отбивая устаю. Навстречу их враждебной вьюги Я вышел в поле без кольчуги И гибну раненный в бою.

Мадонна Рафаэля

Склоняся к юному Христу, Его Мария осенила; Любовь небесная затмила Его земную красоту. А Он, в прозрении глубоком, Уже вступая с миром в бой, Глядит вперед – и ясным оком Голгофу видит пред Собой.

«Я задремал, главу понуря…»

Я задремал, главу понуря, И прежних сил не узнаю; Дохни, Господь, живящей бурей На душу сонную мою. Как глас упрека, надо мною Свой гром призывный прокати, И выжги ржавчину покоя, И прах бездействия смети. Да вспряну я, Тобой подъятый, И, вняв карающим словам, Как камень от удара млата, Огонь таившийся издам!

Благовест

Среди дубравы Блестит крестами Храм пятиглавый С колоколами. Их звон призывный Через могилы Гудит так дивно И так уныло! К себе он тянет Неодолимо, Зовет и манит Он в край родимый, — В край благодатный, Забытый мною, — И непонятной Томим тоскою, Молюсь и каюсь я, И плачу снова, И отрекаюсь я От дела злого; Далеко странствуя Мечтой чудесною, Через пространства я Лечу небесные: И сердце радостно Дрожит и тает, Пока звон благостный Не замирает.

Христос

В Его смиренном выраженье Восторга нет и вдохновенья, Но мысль глубокая легла На очерк дивного чела. То не пророка взгляд орлиный, Не прелесть ангельской красы — Делятся на две половины Его волнистые власы; Поверх хитона упадая, Одела риза шерстяная Простою тканью стройный рост; В движеньях скромен Он и прост; Ложась вкруг уст Его прекрасных, Слегка раздвоена брада; Таких очей благих и ясных Никто не видел никогда. Любовью к ближним пламенея, Народ смиренью Он учил. Он все законы Моисея Любви закону подчинил. Не терпит гнева Он, ни мщенья, Он проповедует прощенье, Велит за зло платить добром, Есть неземная сила в Нем; Слепым он возвращает зренье, Дарит и крепость, и движенье Тому, кто был и слаб и хром. Ему

признания не надо, Сердец мышленье отперто, Его пытующего взгляда Еще не выдержал никто. Целя недуг, врачуя муку, Везде Спасителем Он был, И всем простер благую руку И никого не осудил.

Иван Сергеевич Тургенев

1818–1883

«Грустно мне, но не приходят слезы…»

Грустно мне, но не приходят слезы, Молча я поникнул головой; Смутные в душе проходят грезы, Силы нет владеть больной душой. Смотрит месяц в окна, как виденье, Долгие бегут от окон тени; Грустно мне – в тоске немого мленья Пал я на дрожащие колени. Бог мой, Бог! Коснись перстом творящим До груди разрозненной моей, Каплю влаги дай глазам палящим, Удели мне тишины Твоей. И, Тобой, Творец, благословенный, Бледное чело я подыму — Всей душой, душой освобожденной, Набожно и радостно вздохну. Первый звук из уст моих дрожащих, Первый зов души моей молящей Будет песнь, какая б ни была, — Песнь души, веселый гимн творенья, Полный звук – как звуки соловья.

Когда я молюсь

Когда томительное, злое Берет раздумие меня… Когда, как дерево гнилое, Все распадается святое, Чему так долго верил я… Когда так дерзко, так нахально Шумит действительная жизнь — И содрогается печально Душа – без сил, без укоризн… Когда подумаю, что даром Мой страстный голос прозвенит — И даже глупым, грубым жаром Ничья душа не загорит… Когда ни в ком ни ожиданья, Ни даже смутной нет тоски, Когда боятся так страданья, Когда так правы старики… Тогда – тогда мои молитвы Стремятся пламенно к Нему, Стремятся жадно к Богу битвы, К живому Богу моему.

Яков Петрович Полонский

1819–1898

В потерянном раю

Уже впервые дымной мглою Подернут был Едемский сад, Уже пожелкнувшей листвою Усеян синий был Евфрат, Уж райская не пела птица — Над ней орел шумел крылом, И тяжело рычала львица, В пещеру загнанная львом. И озирал злой дух с презреньем Добычу смерти – пышный мир И мыслил: смертным поколеньям Отныне буду я кумир. И вдруг он видит, в райской сени, Уязвлена, омрачена, Идет, подобно скорбной тени, Им соблазненная жена. Невольно прядью кос волнистых Она слегка прикрыла грудь, Уже для помыслов нечистых Пролег ей в душу знойный путь. И, ей десницу простирая, Встает злой дух, – он вновь готов, Ей сладкой лестью слух лаская, Петь о блаженстве грешных снов. Но что уста его сковало? Зачем он пятится назад? Чем эта жертва испугала Того, кому не страшен ад? Он ждал слезы, улыбки рая, Молений, робкого стыда… И что ж в очах у ней? – такая Непримиримая вражда, Такая мощь души без страха, Такая ненависть, какой Не ждал он от земного праха С его минутной красотой. Грозы божественной сверканье — Тех молний, что его с небес Низвергли, – не без содроганья В ее очах увидел бес, И в мглу сокрылся привиденьем, Холодным облаком осел, Змеей в траву прополз с шипеньем, В деревьях бурей прошумел. Но сила праведного гнева Земного рая не спасла, И канула слеза у древа Познания добра и зла…

Ангел

Любил я тихий свет лампады золотой, Благоговейное вокруг нее молчанье, И, тайного исполнен ожиданья, Как часто я, откинув полог свой, Не спал, на мягкий пух облокотясь рукою, И думал: в эту ночь хранитель-ангел мой Прийдет ли в тишине беседовать со мною?.. И мнилось мне: на ложе, близ меня, В сияньи трепетном лампадного огня, В бледно-серебряном сидел он одеянье… И тихо шепотом я поверял ему И мысли, детскому доступные уму, И сердцу детскому доступные желанья. Мне сладок был покой в его лучах; Я весь проникнут был божественною силой. С улыбкою на пламенных устах, Задумчиво внимал мне светлокрылый; Но очи кроткие его глядели вдаль — Они грядущее в душе моей читали, И отражалась в них какая-то печаль… И ангел говорил: «Дитя, тебя мне жаль! Дитя, поймешь ли ты слова моей печали?» Душой младенческой я их не понимал, Края одежд его ловил и целовал, И слезы радости в очах моих сверкали.