Библейские мотивы в русской поэзии (Сборник)

Лермонтов Михаил Юрьевич

«Под сению Креста рыдающая Мать…»

Под сению Креста рыдающая Мать. Как ночь пустынная, мрачна ее кручина. Оставил Мать Свою, – осталось ей обнять Лишь ноги бледные измученного Сына. Хулит Христа злодей, распятый вместе с ним: – Когда ты Божий Сын, так как же ты повешен? Сойди, спаси и нас могуществом твоим, Чтоб знали мы, что ты всесилен и безгрешен. — Любимый ученик сомнением объят, И нет здесь никого, в печали или злобе, Кто верил бы, что Бог бессильными распят И встанет в третий день в своем холодном гробе. И даже сам Христос, смутившись наконец, Под гнетом тяжких дум и мук изнемогая, Бессильным

естеством медлительно страдая, Воззвал: – Зачем меня оставил Ты, Отец! — В Христа уверовал и Бога исповедал Лишь из разбойников повешенных один. Насилья грубого и вечной мести сын, Он сыну Божьему греховный дух свой предал. И много раз потом вставала злоба вновь, И вновь обречено на казнь бывало Слово, И неожиданно пред Ним горела снова Одних отверженцев кровавая любовь.

Из притчей Соломоновых

Глава 2, стих

Мудрость копили отцы, В краткие притчи чеканя, — И овладели глупцы Притчею, мудрых тираня. Пьяный, бредущий кой-как С плетью в руке, не опасней, Чем лицемерный дурак, Вооружившийся басней.

«В бедной хате в Назарете…»

В бедной хате в Назарете Обитал ребенок-Бог. Он однажды на рассвете, Выйдя тихо на порог, Забавлялся влажной глиной, Он кускам ее давал Жизнь и образ голубиный, И на волю отпускал, — И неслись они далеко, И блаженство бытия Возвещала от востока Новозданная семья. О, Божественная сила, И ко мне сходила Ты, И душе моей дарила Окрыленные мечты, — Утром дней благоуханных Жизни трепетной моей, — Вереницы новозданных Назаретских голубей. Ниспошли еще мне снова В жизнь туманную мою Из томления земного Сотворенную семью.

Вячеслав Иванович Иванов

1866–1949

«Я посох мой доверил Богу…»

Я посох мой доверил Богу И не гадаю ни о чем. Пусть выбирает Сам дорогу, Какой меня ведет в Свой дом. А где тот дом – от всех сокрыто; Далече ль он – утаено. Что в нем оставил я – забыто, Но будет вновь обретено, Когда, от чар земных излечен, Я повернусь туда лицом, Где – знает сердце – буду встречен Меня дождавшимся Отцом.

«Оракул муз который век…»

Оракул муз который век Осуществляет человек: «Одно прекрасное и мило, А непрекрасное постыло». Но, непрекрасного, себя, Живу – стыдясь, а всё ж любя. Не потому ль и Божье Слово Внушает нам: «Люби другого, Как любишь самого себя»?

«Светом повеяло, Христос родился…»

Шепчет: «Светом повеяло, Христос родился». Отпустил, что содеяла, — И в Нем ты – вся. Содроганье последнее — И застыли уста. Есть ли слово победнее Этой вести Христа?

«И снова ты пред взором видящим…»

И снова ты пред взором видящим, О Вифлеемская звезда, Встаешь над станом ненавидящим И мир пророчишь, как тогда. А мы рукою окровавленной Земле куем железный мир: Стоит окуренный, восславленный На месте скинии кумир. Но твой маяк с высот не сдвинется, Не досягнет их океан, Когда на приступ неба вскинется Из бездн морских Левиафан. Равниной мертвых вод уляжется Изнеможенный легион, И человечеству покажется, Что всё былое – смутный сон. И бесноватый успокоится От

судорог небытия, Когда навек очам откроется Одна действительность – твоя.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

1866–1941 

Поэту

И отдашь голодному душу твою, и напитаешь душу страдальца: тогда свет твой взойдет во тьме, и мрак твой будет как полдень. Ис 8, 10

Не презирай людей! Безжалостной и гневной Насмешкой не клейми их горестей и нужд, Сознав могущество заботы повседневной, Их страха и надежд не оставайся чужд. Как друг, не как судья неумолимо-строгий, Войди в толпу людей и оглянись вокруг, Пойми ты говор их, и смутный гул тревоги, И стон подавленный невыразимых мук. Сочувствуй горячо их радостям и бедам, Узнай и полюби простой и темный люд, Внимай без гордости их будничным беседам И, как святыню, чти их незаметный труд. Сквозь мутную волну житейского потока Жемчужины на дне ты различишь тогда: В постыдной оргии продажного порока — Следы раскаянья и жгучего стыда, Улыбку матери над тихой колыбелью, Молитву грешника и поцелуй любви, И вдохновенного возвышенною целью Борца за истину во мраке и крови. Поймешь ты красоту и смысл существованья Не в упоительной и радостной мечте, Не в блеске и цветах, но в терниях страданья, В работе, в бедности, в суровой простоте. И, жаждущую грудь роскошно утоляя, Неисчерпаема, как не5ктар золотой, Твой подвиг тягостный сторицей награждая, Из жизни сумрачной поэзия святая Польется светлою, могучею струей.

««Христос воскрес!» – поют во храме…»

«Христос воскрес!» – поют во храме; Но грустно мне… душа молчит: Мир полон кровью и слезами, И этот гимн пред алтарями Так оскорбительно звучит. Когда б Он был меж нас и видел, Чего достиг наш славный век, Как брата брат возненавидел, Как опозорен человек, И если б здесь, в блестящем храме, «Христос воскрес!» Он услыхал, Какими б горькими слезами Перед толпой Он зарыдал!

. . . . . . . . . . .

«Томимый грустью непонятной…»

Томимый грустью непонятной, Всегда чужой в толпе людей, Лишь там, в природе благодатной Я сердцем чище и добрей. Мне счастья, Господи, не надо! Но я пришел, чтоб здесь дышать Твоих лесов живой прохладой И листьям шепчущим внимать. Пусть росы падают на землю Слезами чистыми зари… Твоим глаголам, Боже, внемлю: Открыто сердце, – говори!

Молитва о крыльях

Ниц простертые, унылые, Безнадежные, бескрылые, В покаянии, в слезах — Мы лежим во прахе прах, Мы не смеем, не желаем, И не верим, и не знаем, И не любим ничего. Боже, дай нам избавленья, Дай свободы и стремленья, Дай веселья Твоего. О, спаси нас от бессилья, Дай нам крылья, дай нам крылья, Крылья Духа Твоего!

Март

Больной, усталый лед, Больной и талый снег… И всё течет, течет… Как весел вешний бег Могучих мутных вод! И плачет дряхлый снег, И умирает лед. А воздух полон нег, И колокол поет. От стрел весны падет Тюрьма свободных рек, Угрюмых зим оплот, — Больной и темный лед, Усталый, талый снег… И колокол поет, Что жив мой Бог вовек, Что смерть сама умрет!