Библиотека Дон Кихота
Шрифт:
Пока он жадно вглядывался во всю эту красоту, столь не похожую на их скромный и даже убогий быт, на ту серость, что царила за окном, мать с отцом сначала тихо ругались о чем-то, спорили, потом принялись целоваться, поставили пластинку и пустились кружиться в танце под шлягер тех лет из «Серенады солнечной долины», выплясывая что-то вроде африканской буги-вуги.
Молодые, счастливые, здоровые, родители в воображении Воронова так вечно и кружатся на фоне бесподобного, неподражаемого в своем детском китче, космического Кадиллака биориц, белоснежного, как первый выпавший снег, покрывший горные вершины близ поселка Чамюва, странно созвучного знаменитой
Словно очнувшись от сна, Воронов решил осмотреть «Бьюик» 74-ого со всех сторон. И боевой настрой профессора сразу сник, испарился. Сзади были видны следы ржавчины. Металл «Бьюика» начала жрать ненасытная коррозия. «Что? — подумал невольно Воронов. — Хвост все-таки прищемили?»
Это был знак! Знак Смерти! И от неё никуда было не деться.
Он поспешил во тьму вслед за женой. «Словно Орфей за Евридикой», — невольно прозвучало в профессорского голове.
Зачем он начал писать этот роман о Дон Кихоте? Зачем? Зачем надо было делать главного героя своим alter-ego, да еще наделять его собственным именем? К чему вся эта литературщина? Какая-то Книга! Дешевая мистика и не более того. А эпизоды с членовредительством просто искусственны и не имеют ничего общего с реальной жизнью: намеки на популярных писателей просто оскорбительны и могут вызвать у читателя подозрение в зависти, в зависти к чужой более удачливой писательской судьбе.
К тому же, что скажут коллеги по цеху? Тот же Сторожев. Он ведь может и возмутиться. Чего доброго, еще и руки не подаст. И будет прав. Странный какой-то роман получается. А, главное, зачем? Зачем вообще его утруждаться писать? Кому интересны все эти воспоминания? Эти фобии, бесконечные комплексы? Например, ты пишешь, что у писателя Грузинчика была страсть к перьевым ручкам и писал он, Грузинчик, дурацкая фамилия, кстати сказать, только старым «Montblanc»-ом. Но это же твоя личная страсть. Это твой комплекс, твоя двинутость на канцтоварах, а не какого-то там выдуманного тобой Грузинчика. Явно этот так называемый роман и не роман вовсе, а болезнь, болезнь твоего собственного «я». И ты просто хочешь навязать эту болезнь другим. И с этой целью придумываешь, точнее, выдумываешь какой-то сюжет. Завлекаешь, ловишь читателя на наживку. Зачем? Чтобы заразить его собственными фобиями, своими страхами, комплексами.
Какая-то довольно сомнительная цель получается. Это похоже на Дон Жуана, зараженного СПИД-ом, или на человека, болеющего гриппом и любящего разъезжать в общественном транспорте, а не лежать спокойно у себя дома на диване и лечиться медом, малиной и прочими народными средствами.
В этой турецкой ночи без звезд, видно, стало очень облачно, он с трудом нашел жену рядом с каким-то коттеджем. Из-за забора надрывалась внушительных размеров псина.
— Смотри, какой дом красивый! — отметила жена, игнорируя собачий гнев.
— Красивый, красивый. Только пойдем давай. Я собак боюсь. А эта уж очень грозная.
— Она ничего нам не сделает. Ограда высокая.
— Смотри, как она на эту ограду бросается.
Ограда представляла из себя лишь высокую сетку, которая начинала буквально ходить ходуном от очередного приступа законной ярости могучего животного.
— Вот бы нам такой! — предалась мечтам Оксана. — И где-нибудь в таком же месте, чтобы горы, море и сосны.
— И собака чтобы тоже была?
— И собака, — мечтательно, по-детски произнесла Оксана.
В сравнении с заснеженной серой Москвой они действительно
Воронов живо представил, как они живут с женой в таком вот коттедже и почему-то без детей.
Может это и есть то, что их ждет после смерти? Может коттедж на краю другого невидимого мира и будет последней главой в его так называемом Романе, в его Книге?
Бред. Чушь. Совсем спятил. При чем здесь конкретная, реальная жизнь и какая-то там Книга, которую он так мучительно выдумывает, сам не зная зачем?
— Пойдем! — скомандовал жене Воронов и резко двинулся по направлению к свету, то есть к центральной части поселка Чамюва.
— Пойдем, так пойдем, — согласилась жена и побрела следом.
Из тьмы вышли на освещенную улицу. Пошли вдоль закрытых магазинов. Не сезон. Все опустело. Прошли почти всю улицу. Мимо промелькнула какая-то маленькая женская фигура. Со спины окликнула их по-немецки.
Воронов автоматически перешел на английский. Обернулся.
Женщина действительно оказалась небольшого роста, худая, лет 55. Она мило улыбнулась. Ошиблась. Приняла их за своих соотечественников, за немцев. В основном только немцы в это время года здесь и отдыхают. Воронов почувствовал легкий запах спиртного, но не придал этому значения. То, что незнакомка была слегка пьяна, супруги на этот счет сошлись во мнении лишь в самом конце вечера, уже у себя в номере, готовясь ко сну.
Перешли на английский. Немка спросила: откуда они? Из России. Удивление. О русских здесь сложилось другое представление: они даже внешне на них не похожи. И вдруг немка пригласила их подняться по узкой винтовой лесенке к себе домой на второй этаж. Объяснила, что муж у не турок, что он вообще ни на каком языке не говорит, кроме своего родного, турецкого, что она будет рада угостить русских настоящим турецким чаем. Согласились. Поднялись. Муж-турок сидел у телевизора и смотрел футбол. Это оказалось какое-то убогое жилище в одну маленькую комнату. Турок еле скрыл свое недовольство. Жена-немка, да еще поддающая, явно ему слегка надоела. Но он смог все-таки выжать из себя подобие улыбки и предложил жестом сесть: мол, что с вами сделаешь, если у меня, у мусульманина, жена пьет.
Воронов с женой уже захотел было уйти, но говорливая немочка, сбиваясь с плохого английского то на немецкий, то на турецкий, пустилась расспрашивать русскую пару и говорить о каком-то караван-сарае, расположенном непосредственно на берегу моря, где выступал некий фольклорный ансамбль и совершенно потрясающе пела одна турчанка. Причем, все это шоу предназначалось исключительно для мужчин-строителей, гастарбайтеров-курдов, нанятых в качестве дешевой рабочей силы для возведения новых отелей к летнему сезону.
Неожиданно на пороге этой убогой квартирки появился еще один турок, и Воронов с женой всерьез задумались о собственной безопасности. Вместо удобного домика на берегу моря все могло закончиться элементарным ограблением русских туристов. «Такой финал в романе тоже возможен, — мелькнуло в голове Воронова. — Сам виноват. Не надо слушать пьяных немок на улице, да еще решивших выйти замуж за турка».
Но вновь явившийся оказался соседом и другом семьи, который через пень колоду говорил по-русски. Представился друг семьи Мишей. Он занимался туризмом и зарабатывал тем, что возил маленькие группки по местным античным развалинам.