Библиотека географа
Шрифт:
— Помню.
— Могу я спросить, где вы были в те годы?
— Я тогда еще не родился. Но сейчас работаю в Ростове-на-Дону на кафедре истории и марксистско-ленинской диалектики и много читал о тех годах. Трудное это было время, особенно в южных республиках.
Гид, больше по привычке, чем по необходимости, огляделся, прежде чем снова повернуться к своему подопечному, и тихонько прищелкнул языком, угодив при этом его кончиком в дырку, образовавшуюся на месте трех передних зубов. Люди здесь до сих пор не говорят о таких вещах вслух. Ходили, правда, разговоры о каком-то новом мышлении, модном нынче в Москве и Ленинграде, но до этого забытого Богом региона подобные веяния еще не докатились.
—
— Называйте как хотите, но «профессор Остров» меня вполне устроит.
На самом деле это был далеко не лучший вариант. Он в первый раз изображал из себя русского, и хотя знал язык превосходно, кавказский акцент, от которого так и не сумел избавиться, время от времени прорывался в его речи. Он надеялся, что этот его акцент примут за южнорусский, потому и говорил всем, что приехал из Ростова-на-Дону.
Естественно, и взятая им фамилия, и профессорская должность подтверждались соответствующими документами — идеально изготовленными и имевшими все необходимые подписи и печати. Советы заменили православные церковные иконы, изображавшие святых с запавшими глазами и траурными лицами, на всевозможные бумажки с подписями и печатями. Регистрируясь в гостинице «Турист», он протянул дежурной официальное письмо с печатью из технического института Ростова-на-Дону, представлявшее его как исследователя-историка, приехавшего в Ашхабад для изучения туркменских народных промыслов, продукцию которых можно найти на толкучем рынке. Дежурная посмотрела на него со скрытым превосходством, свойственным провинциальным мелким служащим, обладавшим хоть какой-нибудь властью, и, то и дело оглядываясь и втягивая голову в плечи, словно черепаха в свой панцирь, повела по коридору в номер. Показав ему комнату, она сообщила, когда здесь дают горячую воду, и напомнила, что он должен оставлять ей ключ от номера всякий раз, уходя из гостиницы.
Руководство Ашхабадского народного технического института, желая выказать уважение приехавшему из России известному ученому, обеспечило профессора Острова гидом. Он отверг первых четырех кандидатов на эту должность и остановился на пятом, по имени Мурат, поскольку приехал в Ашхабад, чтобы с ним встретиться. Мурат стоял на балконе, грыз фисташки и выплевывал шелуху за парапет, пребывая в полном неведении относительно этого обстоятельства, что, надо сказать, значительно облегчало задачу.
Чтобы стать Островым, Абульфаз начисто сбрил бороду, выстриг на макушке «лысину» и обрядился в поношенный мешковатый синий блейзер, на лацкане которого красовался значок с изображением Ленина. Костюм дополняла дешевая белая рубашка и потертый запятнанный галстук красного цвета. Приподняв брови и опустив уголки рта, то есть придав себе вид человека вдумчивого, но критически настроенного по отношению к окружающему, он посмотрел на своего гида, и тот под его взглядом торопливо сунул фисташки в карман и отлепился от балконного парапета.
— Ну что, пойдем? — спросил Абульфаз.
— Как скажете, товарищ профессор. Куда бы вы хотели отправиться?
— Как вы, наверное, знаете, я приехал сюда, чтобы исследовать и описать некоторые изделия традиционных туркменских промыслов, в частности ковры…
— Ясное дело. Думаю, вам надо на толкучку — я правильно понимаю? Но сначала необходимо договориться о транспорте.
— Разумеется. Надеюсь, через час вы будете ждать меня с машиной у входа в гостиницу. Полагаю, за частное транспортное средство придется платить мне, ну а коли так, пусть это будет легковая машина, способная возить нас весь день и при этом не ломаться.
— Понятно. Через час буду.
Через шестьдесят минут и тридцать две секунды Абульфаз — Остров и Мурат уже усаживались на заднее
Вылетев из-за поворота на большой скорости, они едва не врезались в старый серый грузовик, кузов которого был заполнен рулонами ковров с удивительно ярким и причудливым орнаментом. Подобные фантастические узоры можно увидеть разве только в детском калейдоскопе — или под веками, когда долго смотришь на полуденное солнце, закрыв глаза. Кузен Мурата нажал на клаксон и выругался. Абульфаз же не сводил глаз с многоцветных ковров, явившихся, казалось, из восточных легенд и сказок «Тысячи и одной ночи». Мурат посмотрел на своего подопечного и рассмеялся.
— Красиво. Да, товарищ профессор? Это лучшие в мире туркменские ковры. Вы ведь из-за них сюда приехали?
— Красиво, — согласился Абульфаз.
Вскоре в лучах закатного пустынного солнца Абульфаз увидел знаменитую толкучку, оказавшуюся скорее советским рынком, нежели восточным базаром, поскольку здесь, помимо всего прочего, продавали запчасти для автомобилей, самодельные сигареты россыпью и ношеную выцветшую военную форму. Старые, вышедшие из употребления и на первый взгляд совершенно бесполезные тряпки, предметы обихода и промышленные изделия обретали вторую жизнь и пользовались спросом, а их пестрота создавала иллюзию изобилия.
На рынке Мурат не только исполнял обязанности гида и переводчика своего подопечного, но был готов при необходимости выступить на его защиту. Абульфазу нужна была лишь одна вещь, но он позволил Мурату провести себя по рядам, поскольку это настраивало гида на деловой лад, поднимало его самооценку и избавляло от излишней подозрительности. Мурат, схватив гостя за локоть, таскал его от прилавка к прилавку. Абульфазу предлагали живых цыплят, золотые коронки, вырванные у трупа, щетки для волос, младших дочерей, запрещенные коротковолновые приемники, брикеты гашиша, болты в густой фабричной смазке или полностью от нее очищенные, а также вьючных животных с грустными глазами. Навязывая свой товар, торговцы окидывали Абульфаза вызывающими, оценивающими или снисходительными взглядами, всячески демонстрируя свое интеллектуальное и этническое превосходство.
— Как здесь рассчитываются за покупки? — спросил Абульфаз.
— Для этого существует множество способов, товарищ профессор. Даже, бывает, расплачиваются иностранной валютой — я зарубежных туристов имею в виду. Но большей частью в ходу всякого рода сделки: обмен или бартер. Вы спрашиваете, потому что…
— Потому что мне казалось, самые качественные изделия отправляют в Москву. Как, к примеру, вон те фабричные ковры или простыни из темно-бордового шелка…
— Так оно и есть, но народ сберегает кое-что для себя, чтобы потом продать или обменять на этом рынке. Люди стекаются сюда из множества сел и городов, и не только нашей республики. Здесь каждый день такое огромное торжище.