Библиотека литературы США
Шрифт:
И вдруг она увидела лето в разгаре, распустившийся сад, новые белые занавеси со шнурами на всех окнах, оживленных Адну и Эмли — снова целую, счастливую семью. Ведь может так быть — не все же им маяться.
При Нем они старались говорить поменьше, хотя до сих пор не знали, сколько Он понимает из их разговоров. Наконец врач назначил день, и сосед, у которого был шарабан с двумя скамьями, вызвался отвезти их. Больница могла бы прислать машину, но миссис Уиппл ужасалась при мысли о том, что Его сразу повезут как больного. Его закутали в одеяло, и мистер Уиппл с соседом втащили Его на заднее сиденье к миссис Уиппл, одетой в черную блузку. Не могла она ехать туда как нищая.
— Доберетесь
— Да и не навсегда ведь Он едет, — объяснила миссис Уиппл соседу. — На время, ненадолго.
Они тронулись; миссис Уиппл держала края одеяла, чтобы Он не заваливался набок. Он сидел и моргал, моргал. Потом выпростал руки и стал тереть нос кулаками, потом — углом одеяла. Миссис Уиппл не верила своим глазам: Он стирал крупные слезы, катившиеся по лицу. Он шмыгал носом и шумно сглатывал. Миссис Уиппл только одно повторяла: «Родной мой, ведь не так тебе плохо, правда? Тебе ведь не так плохо?» Казалось, Он ее за что-то упрекал. Или вспомнил, как она надавала Ему оплеух, или испугался в тот раз быка, или мерз ночами и не умел пожаловаться; а может быть, понял, что отдают Его навсегда — от бедности, оттого что не могут Его содержать. Ей нестерпимо было думать об этом. Она горько заплакала и обняла Его изо всех сил. Его голова качалась у нее на плече; она любила Его, как могла, но были еще Адна и Эмли, и тоже нуждались в ее заботе, и никак не могла она поправить Его жизнь. Зачем только Он родился на свет?
Показалась больница; сосед погонял лошадей, не смея оглянуться назад.
Кражи
(Перевод М. Лорие)
Когда она вчера пришла домой, сумочка была у нее в руке. Сейчас, стоя посреди комнаты, придерживая на груди полы купального халата и еще не повесив сушиться мокрое полотенце, она перебрала в уме вчерашний вечер и ясно все вспомнила. Да, она тогда вытерла сумку носовым платком и, раскрыв, положила на скамеечку.
Она еще собиралась ехать домой по надземной железной дороге, заглянула, конечно, в сумку, чтобы проверить, хватит ли у нее на проезд, и с удовольствием обнаружила в кармашке для мелочи сорок центов. И тогда же решила, что сама заплатит за билет, хотя Камило и взял за правило провожать ее до верха лестницы и там, опустив монету, легонько толкать турникет и с поклоном выпускать ее на перрон. С помощью кое-каких компромиссов Камило выработал действенную и вполне законченную систему мелких услуг, в обход более существенных и хлопотливых. Она дошла с ним до станции под проливным дождем, помня, что он почти так же беден, как она сама, и, когда он предложил взять такси, решительно отказалась: «Ни в коем случае, это просто глупо». На нем была новая шляпа красивого песочного оттенка, потому что он никогда бы не додумался купить что-нибудь темное, практичное; он надел ее в первый раз — и вот, попал под дождь. Она все время думала: «Ужас какой, на что же он купит новую?» Мысленно она сравнивала ее со шляпами Эдди — те всегда выглядели так, точно им по меньшей мере семь лет и их нарочно держали под дождем, а между тем Эдди носил их небрежно и естественно, как будто так и надо. Камило — тот совсем другой: если бы он надел старую, поношенную шляпу, она и выглядела бы на нем только старой и поношенной, и это безмерно огорчало бы его.
Если бы она не боялась обидеть Камило, так прилежно выполнявшего свои маленькие церемонии в тех пределах, которые сам себе поставил, она сказала бы, как только они вышли на улицу:
— Раз нам суждено сегодня стать жертвой дождя, — сказал Камило, — пусть мы подвергнемся этому вместе.
Подходя к лестнице надземки, она слегка покачнулась, — оба они на вечеринке у Торы отдали должное коктейлям, — и сказала:
— Очень прошу вас, Камило, вы хоть не поднимайтесь в таком состоянии по лестнице, ведь вам все равно сейчас же спускаться обратно, и вы обязательно сломаете себе шею.
Он быстро поклонился ей три раза подряд, он был как-никак испанец, и прыжками помчался прочь, в дождливый мрак. Она постояла, глядя ему вслед, потому что он был очень грациозный молодой человек, и представила себе, как завтра утром он будет трезвыми глазами разглядывать свою погибшую шляпу и промокшие ботинки и, возможно, обвинять ее в своем несчастье. Она еще успела увидеть, как он остановился на углу, снял шляпу и спрятал ее под пальто. И почувствовала, что этим предала его, так оскорбительна была бы для него мысль, что она могла хотя бы заподозрить его в попытке спасти свою шляпу.
Голос Роджера прозвучал у нее за спиной, перекрывая стук дождя по железной крыше над лестницей. Он желал знать, что она делает здесь под дождем в такое позднее время, уж не воображает ли она, что превратилась в утку? С его длинного невозмутимого лица ручьями стекала вода, пальто было застегнуто доверху; он похлопал себя по бугру на груди.
— Шляпа, — объяснил он. — Пошли, возьмем такси.
Роджер обнял ее за плечи, она удобно откинулась на его руку, и они обменялись взглядом, говорившим о долгой спокойной дружбе, а потом она стала смотреть сквозь стекло на дождь, как он меняет все очертания и краски тоже. Такси петляло между опорами надземки, на каждом повороте его слегка заносило, и она сказала:
— Чем больше заносит, тем спокойнее, — наверно, я и правда пьяная.
— Наверно, — согласился Роджер. — Этот тип явно решил нас угробить, я бы и сам сейчас не отказался от коктейля.
Они остановились у светофора на перекрестке Сороковой улицы и Шестой авеню, и перед самым носом такси появились трое юнцов. При свете фонарей они были как три веселых огородных пугала — все одинаково тощие, все в одинаковых плохоньких костюмах модного покроя и в ярких галстуках. Они тоже были не слишком-то трезвы и постояли, раскачиваясь, перед машиной, продолжая о чем-то спорить. Они сдвинули головы, точно собираясь запеть, и первый сказал:
— Когда я женюсь, я женюсь не для того, чтобы жениться, а женюсь по любви.
А второй возразил:
— Брось, это ты ей заливай, мы-то при чем?
А третий присвистнул и сказал:
— Видали умника? С чего это его прорвало?
А первый сказал:
— Заткни глотку, дурья башка, значит, есть с чего.
Потом все заорали и побрели через улицу, подгоняя первого тумаками в спину.
— Идиоты, — определил Роджер. — Форменные идиоты.
По лужам, подымая брызги и низко пригнув головы, прошли две девушки в прозрачных дождевиках — одна в зеленом, другая в красном. Одна говорила другой:
— Да, это мне все известно, но как же я-то? Ты всегда только его одного жалеешь… — И они пробежали дальше, перебирая пеликаньими лапками.
Неожиданно такси дало задний ход, потом рванулось вперед, и Роджер сказал:
— Я сегодня получил письмо от Стеллы, она двадцать шестого приезжает домой, это, видимо, означает, что она приняла решение и все утрясется.
— Я тоже получила сегодня письмо, — сказала она. — За меня решение уже приняли. А вам со Стеллой, по-моему, пора на чем-то успокоиться.