Библиотека мировой литературы для детей, том 49
Шрифт:
После обеда мы опять принялись за работу. Мы несколько раз обшарили весь дом, но ничего бумажного не нашли, кроме отставших обоев в одной комнате, и папа велел их сорвать, потому что они все равно старые и только уродуют стены. Потом он послал нас с Хэнсомом к миссис Прайс спросить, не найдется ли у нее ненужной бумаги. К миссис Прайс нам пришлось сходить два раза. Под конец все мы так устали, что папа сказал:
— На сегодня хватит — поработали.
Тогда мы втроем сели на ступеньки и пересчитали кипы, сложенные в углу. Их было семь. Папа
Мы долго сидели на ступеньках и радовались, глядя на спрессованную бумагу, и мой старик сказал, что завтра надо встать пораньше и к вечеру наготовить не семь кип, а все двенадцать. Потом мама тоже вышла на крыльцо и увидела сложенную штабелем прессованную бумагу. Мой старик повернулся к ней, думая, что она тоже порадуется, глядя, как мы много наработали в первый же день.
— Моррис, откуда же это взялось столько бумаги? — спросила она, подходя к кипам и трогая их рукой.
— Со всего дома собрали, Марта, — ответил папа. — Теперь нигде ничего не валяется, весь хлам убрали до последнего клочка. А сколько этой бумаги было запихано по разным уголкам! Только мышиные гнезда разводить. Хорошо, что я купил этот пресс. И в доме стало чище: все прибрано.
Мама расковыряла одну кипу и что-то вытащила оттуда. Это был журнал.
— Моррис! Что же это такое? — сказала она, оборачиваясь. И вытащила еще один журнал.
— Вы знаете, Моррис Страуп, что вы наделали? — сказала мама. — Загубили все мои рецепты и все мои выкройки, которые я сберегала с первого дня замужества.
— Да зачем тебе такое старье? — сказал папа.
Хэнсом попятился к двери. Мама оглянулась.
— Хэнсом, развяжи все до одной, — сказала она. — Я хочу посмотреть, что вы еще у меня взяли? Хэнсом! Делай, как приказано!
— Подожди, Марта… — сказал папа.
— Ма, разве нельзя продать эти газеты и журналы, ведь они старые? — спросил я.
— Молчать, Вильям! — сказала мама. — Нечего отца выгораживать.
Хэнсом развязал верхнюю кипу, и молитвенники вперемешку с журналами посыпались на пол. Мама нагнулась и подняла одну книжку.
— Господи помилуй! — вскрикнула она. — Да ведь это новые молитвенники для воскресной школы! На них деньги собирали по подписке! Люди мне доверились, думали, что уж у меня-то в доме все будет в целости. А теперь полюбуйтесь!
Она расшвыряла газеты и журналы, грудой валявшиеся на полу. Потом ухватилась за другую кипу. Хэнсом хотел было развязать проволоку, но она сама рванула ее.
— А это что? Моррис! — еще громче крикнула мама, глядя на одно из писем, которые мы запустили в пресс.
— Так, какие-то бумажонки, я их в чулане нашел, — ответил папа. — Все равно крысы и мыши съедят.
Мама вся покраснела и тяжело опустилась на стул. Минуты две она молчала. Потом окликнула Хэнсома.
— Хэнсом, — сказала она, покусывая губы и прижимая к глазам краешек фартука, — сию минуту развяжи эту кипу.
Хэнсом перепрыгнул
— Марта, что с тобой? — спросил папа, вставая со ступенек и подходя к ней.
— Письма! — сказала мама, прижимая краешек фартука к глазам. — Любовные письма от моих прежних поклонников! И все твои письма, Моррис! Что же ты наделал!
— Да ведь это бог знает какое старье, Марта, — сказал папа. — Хочешь, я тебе новые напишу, только прикажи.
— Не нужно мне новых! — закричала мама. — Я старые хочу!
Она так громко заплакала, что папа не знал, как ему быть. Он прошелся по крыльцу взад и вперед.
Мама нагнулась и набрала с пола целый фартук писем.
— Марта, я тебе еще напишу, — сказал папа.
Мама встала.
— Если ты свои письма ни во что не ставишь, — сказала она, — так, по крайней мере, не трогал бы тех, что мне мои поклонники писали.
Она подхватила фартук с письмами и ушла в комнаты, громко хлопнув дверью.
Мой старик заходил по крыльцу, ступая прямо по газетам и молитвенникам и подкидывая их ногами. Он долго молчал, потом подошел к прессу и провел обеими ладонями по гладко выструганным доскам обшивки.
— Эх, сынок! Зря пропадает бумага! — сказал он. — И чего мама так расстроилась из-за каких-то старых писем? Приехал бы агент на следующей неделе и столько бы нам денег отвалил!
Лодонгийн Тудэв
ПЕРВЫЙ КОНЬ
— Вот твой конь, — сказал как-то отец, указывая на новорожденного жеребенка.
— А не лучше ли отдать ему жеребенка от пятнистой кобылы? — возразила мать.
— Нет. Ты посмотри на этого — едва успел появиться на свет, как сразу же попытался подняться на ноги, — ответил отец.
Я ликовал. Еще бы! Обзавестись собственным конем было заветной мечтой каждого мальчишки в нашей округе. Замечательное слово «конь» входило в первый десяток слов, которые я научился говорить. Под топот конских копыт проходило мое детство.
— Монгол рождается на коне и умирает на коне, — частенько говаривал отец.
Самой первой лошадкой мне служил хорошо обтесанный волнами нашей реки камень-голыш. Я нашел его на берегу и долгое время изображал из себя всадника, зажав камень между пальцами. Позднее я вылепил конька из мыла, а когда пришла очередь пасти ягнят, лошадью мне служило кнутовище до тех пор, пока не додумался кататься верхом на ягненке. Высматривал самого сильного и забирался ему на спину. Ездил я и на овцах, и на козах. Но что это была за езда! Одно только название. Понукаешь, бывало, козла, понукаешь, а он ни с места.