Библиотекарь
Шрифт:
Мы двинулись прямиком к дому, впереди Горн и одышливая Клава. Денщица Маша и я шли следом за ними. Клава перечисляла новости:
– Прислали годовые отчеты по Новосибирску, Чите, Иркутску, Красноярску. Печальные известия из Хабаровского края – на семьдесят девятом году жизни скончалась староста региона Шипова. Пришли тверская, владимирская, липецкая и рязанская корреспонденции. И самое главное. Вот… – Клава протянула Горн увесистую пачку листов. – Стенография и конспект. Записывали Пискунова, Белая, Шведова…
– Не сейчас, – отмахнулась Горн, – позже посмотрю… Или ладно… Давай сюда…
Эскорт поравнялся с каракулевой отарой. Какая-то
– Поля… Поля, – жалобно проскулила она. – Ты где была?…
– Резникова! Красота моя! – Горн остановилась и ласково обняла старуху за плечи. – Ты замужем?
– Поля… Поля… – старуха поймала Горн за руку и прижала ладонью к своей щеке. – Так долго… Где была? – зрячий слезящийся глаз Резниковой светился радостью узнавания, второй глаз с густой молочной каплей катаракты отливал безумием. – Поля… Где была? – плаксиво повторяла она.
– Потом расскажу…
Внутри старухи образовался жидкий кишечный звук.
– Резникова… Золотце… – умилилась Горн. – Надявалягалятоня! – крикнула она нянькам. – Всех по палатам! Подмыть, переодеть, накормить… И готовить к чтению. Начало в пятнадцать часов…
Резникову увели. Она отчаянно сопротивлялась и вопила что-то бессвязное. Остальные старухи тоже впали в беспокойство. Одна попыталась обнажиться, другая, улучив момент, подхватила что-то с земли и запихнула в рот, исторгнув истошную петушиную трель, когда нянька попыталась вытащить у своей подопечной из-за щеки гадость. Перепуганные воплями, старухи бросились врассыпную.
– Девки! – раздраженно обратилась Горн к эскорту. – Что смотрите? Ловите! Маша! Тебе особое приглашение?!
Охранницы и денщица побежали на помощь нянькам. Впавшие в маразм старухи не отличались особой прытью. Их быстро согнали в кучу и повели ко входу в левом крыле дома.
– Слушай, Клава, – вдруг спросила Горн. – А как Руденко?
– Нормально, – отозвалась толстуха. – Что ей сделается? Опять говном стены обмазала, – она хохотнула. – Эту бы энергию, да в мирных целях…
– Хозяйственная! – восхитилась Горн. – Живучая. Даже зависть берет. В палате прибрались?
– Так точно, Полина Васильевна. Дежурили Комаровская и Погожина. Они и стены побелили, ругались, правда, на чем свет стоит…
– Эй, вы! – прикрикнула вдруг Горн на охранниц, удерживающих престарелых беглянок за каракулевые воротники. – Повежливей там! Распустились, гниды! – Горн проводила старух хмурым взглядом, вздохнула: – Вот, Алешка… Мотай на ус… Деньги есть – Иван Петрович… Денег нет – горбата сволочь… Такая вот глориа мунди…Только стоило ослабнуть… И никакого уважения… Ни к возрасту, ни к званиям… Просто они третью неделю… без Книги Силы… Вот и сдали мозгами…
Клава, опередив нас, взбежала по ступеням крыльца, потянула стеклянную дверь:
– Милости просим…
Мы прошли сквозь похожий на аквариум вестибюль в раскинувшийся на обе стороны коридор. По центру поднималась широкая из крапчатого камня лестница с гипсовыми перилами. Пролет между этажами украшал витражный полукруг, изображающий небесную синеву, два склоненных пшеничных колоса и малиновую звезду. Солнечный свет, отфильтрованный разноцветными стеклами, стелился радужной бензиновой дымкой.
Справа от лестницы за плексигласовым окном с надписью «Администрация» сидела женщина в белом халате. Она прижимала к уху телефонную трубку, видимо, сообщая верхним этажам о прибытии начальства.
– Клава… – сказала Горн. – Иди…
– Слушаюсь, Полина Васильевна, – толстуха кивнула и припустила наверх по лестнице. Я остался с Горн наедине.
Коридор был действительно мрачен, полутемный, длинный, как тоннель метро, и в каждом направлении он заканчивался тенями и сумраком. Под потолком лучилась череда матовых шаров, неведомая планетарная система тусклых одинаковых лун, но освещали они лишь самих себя, а не сумеречное пространство бесконечного коридора.
– Пошли, – сказала Горн и повела меня по этажу. Затертый синий линолеум противно поскрипывал, будто я не шел, а меня катили на больничной койке. С дальней лестницы доносились голоса нянек и частое наждачное шарканье множества чьих-то медленных подошв.
– Что, Алешка, разочарован? – спросила вдруг Горн. – Ожидал большего?
– Странно, что народу так мало…
– За последнее время… многое изменилось. Из старой гвардии… всего пятнадцать душ осталось… Ты видел… Те, что во дворе гуляли… Бывшие воеводы, старосты регионов, мамки-сотницы… Раньше у каждой было… по триста-четыреста человек… под началом… Куда там твоему Лагудову… – Горн понизила тон до полушепота. – Я уже второй год… пытаюсь их окончательно… на заслуженный отдых спровадить… Не получается… Будь предельно осторожен… Это они сейчас дрова… После Книги Силы… снова придут в себя. Эти дамы крайне опасны… и все еще влиятельны… Боюсь, на туфту про… обретенного внука… не клюнут… Те, что помоложе, – поверят… А старых не проведешь… Бог знает… что им в головы взбредет… По Дому не шляйся… Я к тебе… на всякий случай… Машу приставлю. Без нее ни шагу… Она хоть и тупая… зато силы не занимать… Да… Не вздумай кому-нибудь… ляпнуть про Книгу Смысла… И вообще… До инициации постарайся… никому на глаза не попадаться…
– Какая еще инициация?
– Во внуки тебя… посвятить надо… Срочно… Без четкого статуса… ты – пустое место… Никто не вступится… А старосты по-любому… будут против всяких «внуков»…
– А может, пока не читать им Книгу Силы…
Горн шутливо нахмурилась:
– Ты что же… уморить предлагаешь? Альцгеймером и Пиком? Боевых товарищей?
– Вы меня не так поняли, Полина Васильевна, – поспешно сказал я.
– Не оправдывайся… Я все правильно поняла… Пришли, – Горн остановилась перед дверью с табличкой «Директор», повозилась с ключами. – В общем, ты мыслишь… в верном направлении. Я в свое время… Лизке идею подкинула… У меня серьезные подозрения имелись… Что кто-то из старост… как сказала бы моя Маша… крысятничает… то бишь… утаивает найденные Книги. У каждой фактически была… собственная агентурная сеть, шпионы, добытчики… боевики, теоретики, курьеры, смертники… Как узнать? В голову не залезешь… Все же опытные, хитрые… На откровенный разговор не вызовешь…
Кабинет Горн впечатлял тяжеловесной роскошью. Стены были облицованы медовым полупрозрачным материалом, напоминающим янтарь. Сверкающий паркет украшали вставные узорные фрагменты. Большая часть мебели была под стать вычурной внешней отделке. Старинный письменный стол, увенчанный мраморной плитой, помпезное, как трон, кресло, резной барочный секретер, напольные, похожие на дорогой гроб часы, раскидистая люстра в гирляндах хрусталя, бархатные портьеры, пальма в кадке. Несколько диссонировали с этим барским великолепием канцелярские шкафы, снизу доверху забитые бумагами, черный кожаный диван, стеклянный журнальный столик, телевизор, двухкамерный сейф, печатная машинка и телефон.