Библиотекарша
Шрифт:
– Сейчас Паудлю пришлось бы еще тяжелее, - Ника встала и начала разбирать дорожную сумку.
– Да и в те времена тоже легче жилось людям с крепкими локтями и луженой глоткой...
– Сейчас он пополнил бы галерею "лишних людей", - согласилась Лиля.
– Чацкий, Онегин, Печорин и Паудль. Вроде бабушка воспитывала его порядочным человеком. Но она не научила его бороться за место под солнцем, поэтому парень всю жизнь тушуется и уступает дорогу более горластым и напористым и так и живет на обочине. Печально...
– Жизнь на обочине - все равно что жизнь в декретном отпуске!
–
– И зачем нам то и дело с явной симпатией преподносят героев, предпочитающих плыть по течению? Конечно, кому-то они покажутся милыми, симпатичными, просто лапушками, а я вспоминаю Долматовского:
Всегда в порядке, «добрые» -
Приятные, удобные,
Они со всеми ладят
И жизнь вдоль шерстки гладят.
Их заповедь — смирение,
Их речи — повторение.
Сияние улыбок,
Признание ошибок...
А я люблю неистовых,
Непримиримых, искренних,
Упрямых, невезучих,
Из племени колючих.
Их мучают сомнения
И собственные мнения,
Но сердце их в ответе
За все, что есть на свете.
Не берегут колючие
Свое благополучие,
И сами лезут в схватку,
И режут правду-матку.
А если ошибаются,
Больнее ушибаются,
Чем тот, кто был корыстен
В опроверженье истин.
Не у природы ль учатся
Они своей колючести?
Ведь там, где нежность скрыта,
Есть из шипов защита, - прочитала она.
– И герои книг или фильмов мне нравятся сильные, решительные, бойцы, с которых хочется брать пример, а не умиляться всяким пластилиновым воронам, выбирающим путь наименьшего сопротивления!
– Тогда тебе понравится "Салка Валка", - Лиля достала с полки томик в голубой матерчатой обложке.
– Роман как раз о сильной женщине с тяжелой судьбой, которой девушка бросает вызов.
– Спасибо. Когда вернуть книгу?
– Когда прочтешь.
– О-кей. А пластилиновых героев мне просто жалко.
*
Ночью Лилю разбудил грохот во дворе. Соседские кошки, привыкшие к тому, что домик заброшен, шастали по саду, как по джунглям. Вот и сейчас трехцветная Дуня, любимица Елизаветы Ивановны из дома напротив, свалила сушившиеся на садовом столе формы для выпечки.
Лиля вышла на крыльцо. Кошка, испуганная произведенным шумом, сидела на столе и сверкала в сумерках майской ночи зелеными глазами.
– Дунька, ты опять за свое?
– спросила Лиля.
– Почему ты не гуляешь в своем саду?
Кошка поняла, что ни веником, ни тряпкой ее не погонят, фыркнула в ответ и стала облизывать лапку. Весь ее вид говорил: "Ну и что тут такого? В твоем саду интереснее, чем на Лизкином английском газоне! А ты не ставь свои противные железяки там, где я гуляю!".
– Ну и нахалка же ты, - Лиля плотнее запахнула халатик.
– Еще и по столам расхаживаешь, а мы тут едим!
Дуня недовольно передернула ушами с кисточками: "Ой! Сдался мне твой стол! Вытри потом и все дела! И вообще лапы у меня чистые!".
Проводив кошку взглядом, Лиля облокотилась на перила. После полуночи слегка стемнело, но на востоке синеватый сумрак уже зарозовел. Прохладная, пахнущая сиренью тишина окутала улицу. Заснули даже полуночники; ни одна машина, ни одна электричка не нарушали магию белой ночи в Мариенбурге. Лиля вспомнила белые ночи в Питере над Невой. Там к синему и розовому прибавлялся еще и серебристый блеск затихшей воды и золотистый - Петропавловского шпиля и купола Исаакиевского собора, и точеные силуэты разведенных мостов, под которыми до рассвета бесшумно скользят баржи и речные трамвайчики...
– "Речной трамвайчик тихо встал у сонного причала", - промурлыкала Лиля.
– Лиль? Тебя тоже кошка разбудила?
Ника в голубой пижаме в горошек вышла на крыльцо и остановилась рядом.
– У бабушки в последнее время не было сил их гонять, вот кошки и распоясались.
– Думают, что им тут парк, - Ника закурила.
– Кстати, о парках: Удельный может накрыться медным тазом. Ты слышала?
– Да, знаю, что через него хотят провести участок КАД. Как будто нет другого места!
– Неймется им изуродовать город, - поморщилась Вероника.
– То "Охта-Центр", то кольцевая дорога через парк... Представь, как смотрелась бы в Охте эта 400-метровая стеклянная дылда! Теперь лесопарк под угрозой, эта стройка его погубит!
– Я думаю, городские власти все-таки прислушаются к мнению общественности, - сказала Лиля, - и сами согласятся с тем, что экология важнее...
– Ага! Ты идеализируешь. Там самое удобное место для автострады. Перенести стройку на несколько километров слишком затратно. Дешевле вырубить несколько сотен деревьев явочным порядком. А если потом от асфальта, мазута и пыли захиреют остальные насаждения - это уже дело двадцать пятое, а люди поорут, поорут, и на то же место сядут, так рассуждают организаторы стройки... Знаешь, наши активисты уже выбрали себе деревья, которые будут защищать, если придут порубщики; каждый встанет у "своего" дерева, и таких желающих уже много.
– А свободные деревья еще есть?
– Парочка найдется, - понимающе улыбнулась Ника.
– Но у тебя могут возникнуть проблемы, если ты придешь в парк... Я-то ничего, небольшой скандальчик только поднимет рейтинг, мой и "Телескопа", а ты?
– Думаю, в поселке все со мной согласятся, что сохранить уникальный лесопарк важнее, чем сидеть под корягой, как Премудрый Пескарь.
Ника одобрительно кивнула.
– Я думаю о книге Сигюрдссона, - сказала она, - сравниваю с исландскими сагами о героях. Там действуют сильные люди, которые выдерживают тяжелые испытания. А в ХХ веке писали все больше о рефлексирующих нытиках, любовных страданиях, несчастных женщинах, влюбленных в негодяев. В "Игре красок земли" парень готов руки на себя наложить из-за безответной любви к соседской вертихвостке. И он тоже как щепка в реке. Весь год страдал, ныл, места себе не находил. А когда его рассказ опубликовали в журнале, и родители решили отправить его учиться в столицу, воспрял. Конечно, в столице перспективы лучше, чем в омуте... А если бы не родители - еще лет пять размазывал бы сопли по рукаву. Сам не мог справиться с любовными страданиями, ждал, когда кто-то возьмет его за руку и выведет из кризиса...