Библия улиток
Шрифт:
Неподвижный весь разговор «Тройня» бесшумно пролез сквозь сухие кустарники, не сломав ни единой веточки, и положил руку на край скалы. Дрожа и отплевываясь, я забрался сначала на его плечо, потом за спину, и долго плавал в дорожной мути, смутно замечая вокруг себя то какие-то развалины, то одинокую чудовищную трубу, раскинувшую тросы, словно паук – лапы. «Сайлент» шел медленно и в город-корабль притащил меня лишь к позднему вечеру.
Я слез у входа в наше стойло, споткнулся обо что-то и упал.
«Тройня» боком втиснулся в арку и затих. Он свое дело сделал.
Меня
– Я за тобой сегодня бежал-бежал… – сказал он.
В кармане у меня оказалась горсточка ягод, и я без сожалений поделился ими с Реддом, как трофеем.
Оказывается, синдромером может стать кто угодно. Редд активно зазывал пополнить их ряды и рассказал мне клановую систему – она превосходно держалась на самоуправлении. В клан мог вступить любой, кто был предан клану и нужен клану. Таким образом, численность его постоянно росла, потому что когда синдромеры бегали с захватами по городам, многие из жителей предпочитали стать частью клана, а не издохнуть с простреленной башкой. Убийство внутри клана каралось смертью, притом смертью не абы какой, а сложносоставной: высшие чины придумывали интересные и забавные пытки, составлялся список, и убийце оставалось только постараться помереть на пункте втором-третьем.
Синдромеры почти не уделяли внимание таким вещам, как уход за ранеными или забота о пленных. Пленных они не брали, тяжело раненных отстреливали, трупы соратников бросали где ни попадя. Это придавало им мобильность и гарантировало здоровый крепкий состав.
Никаким особым развитием они себя не утруждали, но умудрились разграбить древнейшие военные базы, видимо, выставочные, потому что слишком красиво выкрашена была тамошняя техника, и слишком праздничные надписи ее украшали. Пользовались они ей, впрочем, через пень колоду, но и того было достаточно, чтобы разносить в пыль незатейливые баррикады и разные домики-заборы.
Было время, когда синдромеры буйствовали страшно, и казались смертельными вирусами, а не людьми, но потом они притихли и, как оказалось, все свои силы сосредоточили на борьбе с моим братом.
Они месяцами бились о купол, и так, и сяк пытаясь преодолеть эту непреодолимую преграду. «Сайленты» участия в боевых действиях не принимали – изредка только останавливались посмотреть с той стороны защитной пленки.
Несмотря на это, синдромеры несли потери. То сгорали заживо в своих неуклюжих перегревшихся банках, то бились о вышки-пульсары, приближаться к которым было запрещено, и запрет этот делал вышки особенно привлекательными для атак. Иногда их сносило изредка просыпавшейся системой защиты, протянутой по периметру еще до появления купола.
Это было бы смешно, если б не было так грустно, сказал Редд. Единственный прорыв, который случился за эту одностороннюю войну – к ним дезертировал «сайлент», мой «Тройня».
Синдромеры считали, что он сознательно решил встать на сторону справедливости.
– Это чушь, – ляпнул я.
– Чушь? – хмыкнул Редд и прищурился. – А почему «сайлент» приперся к нам?
Он
– «Тройня» сам пришел?
– Да. Полгода назад. Пришел и выплюнул наружу высосанную до последней капельки сухую человечью шкурку. Жутковато было.
Так, ну хоть судьба Сантаны определилась. Кто-то уже проводил эксперименты – впихивал в кабины «сайлентов» обычных людей, и закончилось это плохо.
– Они вам не предназначены, – сказал я, – и они не боевые машины.
Редд передернул плечами, хмыкнул.
– Бери ботинки, лля.
Ботинки я взял. Ношеные, но из плотной хорошей кожи, и как раз мне по ноге.
– Уходи, пилот, – хмуро сказал Редд, – пока тебя не прикончили. Ты здесь чужой, в клан вступать не желаешь. Убьют.
– Спасибо за предупреждение.
Он ушел, а я остался с «Тройней» в гулком зале
– Сантана, – позвал я. – Мне с тобой поговорить нужно.
Я говорил очень тихо, но особое церковное эхо поднимало мой голос к потолку, и делало каким-то торжественным.
– Астрия. Ты знаешь, что это?
Корпус-крышка обвалилась со страшным грохотом. Листочек, на котором я записал название, вывалился у меня из руки и отправился вниз, плавно и изящно поворачивая на невидимых воздушных потоках.
Кабина выдвинулась из куба внутренностей, мембрана лопнула, и снова потянуло горелым мясом. Кожа на плечах Сантаны обуглилась. Голову он по-прежнему держал низко, но теперь смотрел не прямо перед собой, а скосил глаза. Белая топкая радужка и внимательный лиловый зрачок.
– Извини, что тревожу, – нехотя сказал я, отводя взгляд. – Но ты дольше всех пробыл с капитаном и воспитывался по-другому, и не для Края предназначался… может, ты знаешь, что в действительности произошло? Или знаешь что-то о том, кому принадлежал Край?
Сантана молча висел на вывернутых руках, но прикрыл веки.
– Я подумал сегодня, что хочу брата убить, – вдруг сказал я.
Не собирался даже вспоминать, хотел проглотить мысль, как горькую ягоду.
Сантана и «Тройня» – вместе словно исповедник. Оба важны для меня и оба беспристрастны.
– Тройня: я, Луций и Аврелий. Капитан говорил, что когда клетки начали делиться необычным способом, он не стал прерывать эксперимент из любопытства. Я и Луций – обычные, а Аврелий – другой…
Затылком он был прирощен к затылку Луция и очень похож на нас, но в каком-то смягченном варианте. Мы были кареглазыми, остроносыми и скуластыми, а у Аврелия карие глаза прикрывались тяжелыми, словно замшевыми веками, и ресницы росли как-то особенно – пушистыми метелочками. Его лицо всегда было обращено наверх, и иногда я находил в уголках глаз слезинки или замечал влажные дорожки на щеках.
– Это свет, – говорил Луций. – Он вечно пялится на лампы.
Волосы на месте сращения распределились так: Луцию достался лохматый затылок, который он задирал на манер павлиньего хвоста, и длинные виски, а Аврелию мягчайшие пряди, которым полагалось бы расти у самой шеи Луция, но вместо того они оказались челкой его близнеца.