Библия улиток
Шрифт:
Она стояла неподвижно, изуродованное лицо исказила странная гримаса.
– Стреляй, – сказал Луций, отступил на шаг и раскинул руки. – В шею, чтобы я умер от потери крови, потому что иначе все будет впустую. Или в голову.
Револьвер качнулся, выбирая целью его голову. За спиной Комерга, цепляя когтями плед, с удовольствием потянулся выспавшийся кот.
– Давай уже, Ани, – поторопил Луций, внимательно глядя на нее. – Сколько можно вот так стоять.
Кот с легким стуком спрыгнул на пол и заинтересованно уставился в окно.
– Хороший револьвер, – с сожалением сказала Ани и положила
– Мечтала-мечтала… – очень тихо, с хриплой мягкостью, повторил Луций ей на ухо.
Холодные пальцы вцепились в ее плечо, нехитрый захват заставил согнуться от боли. С очень спокойным
лицом Ани припадала к полу, запрокинув голову и закрыв изуродованный глаз.
Она привалилась на паркет и выдохнула с всхлипом: ниже ее ребер уперлась ребристая подошва тяжелого ботинка.
– Короб сняла?
Ани изо всех сил вцепилась в плотную повязку из грязных бинтов, стягивающих ее грудь и торс. Она долго бессильно собиралась в комок вокруг руки Луция, сдирающей эти бинты и разрывающей многочисленные узлы.
В боку словно кто-то прогрызал дыру. Воздух проникал в глотку и не знал, куда деваться дальше.
– Оставили одно легкое? А сердце теперь где? – голос Луция снова над самым ухом или даже внутри головы. Тот, кто прогрызал дыру в боку, стал вдруг пролезать в нее целиком. – Кто тебя оперировал? Я бы сказал – Сантана, но не могу поверить, что вы с ним пересеклись. Даже я не смог его найти.
Он переступил ее, упершись ботинком прямо в маленькую грудь, всю в белых полосах от бинтов, и присел на диванчик, устало потирая виски.
– Анька, зачем ты сняла короб?
Он называл ее Анькой и раньше. Никто так не называл, только он, и ей нравилось – что-то задорное и бодрое было в этом имени, а в том, что только для Луция она была Анькой и ни для кого больше – первая теплая любовная тайна.
– Чтобы… чтобы меня никто не узнал… – Она с трудом села, подтянула свои бинты, уткнулась лицом в колени и разрыдалась.
– Да… – задумчиво ответил Луций, – знаешь, тут столько проблем… Эти мыши… черт возьми, почему народились такие мыши?
Ани молча плакала. Полоса летнего света улеглась поперек нее, беспощадно выставив напоказ: рыхлые красно-синие шрамы на выгнутой беленькой спине, шрамы такого вида, словно кто-то спутал ее с банкой шпротов и вскрыл точно по периметру, далеко обходя позвоночник – искривленный, с выпуклым и нелепым позвонком. Солнце высветило и другое: сальность давно немытых волос, серые пятна на плечах и шее и наливающиеся красотой швы от бинтов, которыми жестко была утянута очень маленькая грудь.
Луций накрыл лицо ладонями, сморщился, выставил плечи и сказал глухо, глядя в серенький туман, спрятанный в ладонях:
– Обижаешься? Зря. Я… просто не выживать хочу, а жить, и вот… так выходит. Накинь плед, что ли, отведу тебя в ванную.
Она не ответила. Тяжело дышала, неуклюже пытаясь отереть рот – прозрачная нитка слюны потянулась от уголка губы к полированному паркету.
– Еще леденцы есть, – добавил Луций. – Хочешь?
Потом он сидел на бортике ванны и бесконечно намыливал одну и ту же мочалку. Ани лежала в воде, закрыв глаза
Изредка он поднимал глаза, потому что непонятно и по-новому выглядели ее ключицы – очень хрупкими, и хотелось потрогать и убедиться, что там обычная твердая кость, ничего необычного, как у всех…
– Марка видела. Он совсем не изменился. Сбежал от меня по дороге сюда. Командор до сих пор спасает его жопу.
– Еще бы, – хмыкнул Луций, – перед Марком любая техника на задних лапах…
– Марк хороший, – твердо сказала Ани и неловким движением отлепила от щеки приставшую мокрую прядь. – Я мечтала: вот сначала убью тебя… потом отравлю всех остальных – угощу особым лекарством, ха… И мы с Марком будем здесь жить долго-долго… загоним «сайлентов» под землю и никогда о них больше не вспомним. Сантана сказал – жить мне еще лет десять, и я все хорошо придумала, все распланировала.
– Где ты нашла Сантану?
Ани помотала головой и улыбнулась. Трещинки на губах разошлись и заалели.
– Он крутился там, где деньги, а я пришла туда потому, что там обещали, что расправятся с тобой и вернут Край людям.
– Вот как. – Луций опустил мочалку в воду, тщательно прополоскал и принялся намыливать заново. – Вернут людям, значит. А ничего, что Край никогда им не принадлежал?
– Комерг, – сказала Ани. – Пойми ты: мы здесь не хозяева, а работники. Это место действительно не нам принадлежит.
– Ерунда, – отозвался Луций. – Ты помнишь, что сказал капитан Белка? Он говорил: не покидайте Края, созданного мной для вас.
– А еще он говорил: создавайте мир в молчании, – фыркнула Ани и вынула мочалку из его рук. – Это значило, что он запрещал нам разговаривать? Белка просто не мог выучить наш язык и не понимал, что говорил. Конечно, он старался говорить правильные вещи, но его нельзя понимать буквально. Что Белке хорошо, то нам абсурд…
– Фразу «создан для вас» нельзя понимать никак иначе, кроме как «создан для вас», – Луций потянул из ее рук мочалку, ему было неуютно сидеть рядом с ней просто так, ничем не занимаясь. – Мы другая цивилизация. Люди регрессировали и вымирают, их земля отдана нам, мы и будем…
– Глупости… – сонно пробормотала Ани, – мы последние дети. Нового поколения нет, к чему все это?
– Так что – Сантана? – нетерпеливо спросил Луций.
– Он сделал мне операцию из любопытства, – вяло отозвалась Ани, – интересовался устройством короба. Говорил, что разобрался, что к чему, и пообещал Альянсу, что возьмет на себя пилотирование «сайлента», мол, только достаньте мне его… Настоящие пилоты отказывались, и Марк тоже не хотел передавать «сайлента» в чужие руки, хотя ему наврали, что желающих очередь выстроилась. Неправда это. Во-первых, снаружи в живых осталось не так уж много пилотов, во-вторых, почти все они непригодны к пилотированию, да и просто не хотят… Знаешь, как это: создать вокруг дела ажиотаж, заставить поверить, что вывод «сайлента» за пределы Края и сопредельных территорий – обычное дело. Марк не поверил, но потащился следом за Сантаной.