Библия улиток

Мелемина Евгения

– Синхронизация проведена, – сказал Ворон через несколько минут. – Активировать?

– Да.

Меня облепило. Словно гигантский паук плел где-то поблизости паутину, а потом решил выбросить ее к чертовой бабушке, и шлепнулась эта паутина ровнехонько на меня, полная липких комков и каких-то тросов. Пытаясь отцепить от себя липкую назойливую дрянь, я вдруг краем глаза заметил, что на экранах передо мной плывет и подпрыгивает улица с уголком разбитого здания-коробка.

– А… – глупо сказал

я. – Так?.. Что это?..

– Система безопасности, – отозвался Луций. – Придерживает тебя, чтобы не болтался.

Длинные волосы на его затылке не скрывали широкого белого шрама.

Позади тихонько разгорался теплый свет.

– Контакт с нервной системой – сто процентов, – снисходительно сообщил Ворон. – Кондиционер?

– Пожалуй, – сказал Луций, – испытаем игрушку? – Он вдруг повернулся и, улыбаясь, вручил мне пистолет. – Подержи, мне он мешает.

– Ты не представляешь, – дружелюбно начал он, легко разворачивая Ворона на узкой улице. Изображение на экранах перестало плыть, стало четким и разделилось на три ровные доли. – Как они мне все надоели… Приходит ко мне один такой поганец и сообщает: нам нужна чистая вода, нам нужен ваш океан, нам нужен ваш лес… Скорость, лля! Чувствуешь?

Я откинулся на спинку кресла. В приятном полумраке кабины скорость ощущалась только легкой вибрацией. Пистолет холодно и равнодушно лежал в моей руке, вибрация сидела и в нем, мерзкой щекоткой передаваясь ладони.

Луций дернул у синдромеров любимое словечко-паразит, ну надо же…

– Он мне говорит: я пока только предупреждаю, но ваши территории принадлежат человечеству. Слышал? Мы тут вкалываем на территории, принадлежащей человечеству, оказывается. Я ему объясняю, что человечество и последние дети – друг от друга прилично отличаются, и если человечество только и умеет, что жрать и палить друг в друга, то у нас тут пять десятков лабораторий, плюс база данных, плюс хранилище генетических маркеров, плюс климатические платформы… ты меня понял, да?

Я определил, наконец, экран, на котором было изображение с фронтальной камеры. На этом экране показался хвост недавно ушедшей из города черной змеи. Хвост этот спешил проскользнуть меж двумя серо-голубыми скалами, наклоненными друг к другу на манер шалашика.

– Прибавим шагу, – сказал Луций, и шея его над кромкой биокороба чуть заметно напряглась. – В лабораториях обезьяны живут, – продолжал он, – с таким же успехом я мог им бы Край отдать, да? Тогда, говорит он мне, мы за себя не ручаемся. Ждите, лля, мы вас да вашим же оружием…

– Независимый Альянс Освобождений.

– Возможно.

Шалашик из скал неумолимо быстро приближался. Я уже мог разглядеть хлипкое мертвое деревце, забравшееся на вершину одной из скал, и блеск черных шлемов.

– Только

свалил этот Альянс, как синдромеров принесло. Эти парламентеров не засылали, но под ногами путались. Хлопот полно, – закончил Луций, – и это еще по мелочи, есть и очень серьезные проблемы… Я рад, что ты вернулся.

Ворон остановился и дрогнул, словно в него ударила гигантская волна. Синяя, вся в электрических тонких иглах ракета мелькнула было на экране, но тут же заменилась пульсирующей точкой на размеченной тонкими линиями карте. Ворон перешел в боевой режим и сменил транслирование пейзажей стратегическим обзором.

В верхнем углу экрана понеслись колонки цифр.

– Разберемся здесь и поедим… – пробормотал Луций, – я с утра голодный…

Я смотрел на рассыпающиеся, гаснущие, мертвеющие цели, закрывал глаза каждый раз, когда машина сотрясалась от отдачи, и не мог поднять пистолет, чтобы выстрелить в черноволосый затылок с широким белым шрамом.

Я не мог выстрелить не из-за принципа жизни, а потому, что когда меня, маленького, укусила лисица, Луций смеялся и потому, что придумал, будто, застряв в вентиляционной трубе, можно умереть за два часа.

Улитка снова спряталась в панцирь и даже закрыла за собой дверцу-крышечку. Пистолет упал, гулко ударившись о пол кабины.

– Ну все, зачистили, – через несколько минут сказал Луций, потянулся и запросил свет.

Кабина осветилась белым, экраны перешли в обычный режим: разбитая синяя скала дымилась, деревце скатилось вниз и догорало, растопырив ветки, как высохшие ручонки. Я увидел черные тряпки, темные лужи, несколько ног и голов, отвратительно противоестественно отсоединенных от тел.

Мне всегда казалось, что время должно замирать над каждым умершим человеком. Минуту неподвижного молчания – каждому. В пустыне у двух разбитых сине-голубых скал потребовались бы сотни часов молчания.

Луций перевел дыхание, повернул голову и улыбнулся.

– Я в порядке, – сказал он. – Нужно тебе все рассказать. Положиться мне больше не на кого.

Жарко было в кабине. Нечем дышать. Но я и так почти не дышал.

Глава 8

– …и вот так у нас осталось всего четыре платформы, – закончил свой доклад Реллик.

Луций Комерг задумчиво покатал по столу незрелую сливу, выпавшую из корзиночки со всякой фруктово-ягодной мелочью.

– Вытаскивайте ее оттуда и отдайте инженерам, – сказал он, вслед за сливой выкладывая на стол желтоватое маленькое яблоко. – Что за фигню мы растим, Реллик? Кто это будет есть?

– Мы и едим, – поморщился Реллик и постарался вернуть тему разговора в прежнее русло: – Пилот и «сайлент» все еще там. Валяются…