Бич Божий

Шведов Сергей Владимирович

– Но ведь он действительно язычник, – развел руками божественный Валентиниан.

– Первым мужем твоей матери был рекс Аталав, который не принял христианства. Конечно, этот брак не принес божественной Плацидии счастья, но, возможно, дочери повезет больше.

– Еще одно слово, Орест, и я тебя ударю.

– Как тебе будет угодно, божественный Валентиниан.

Орест неплохо устроился в ставке кагана и даже пользовался там определенным влиянием, но все-таки сердце его принадлежало Риму. Он терпеливо ждал, когда уйдет в мир иной строптивая Галла Плацидия, и очень надеялся вновь обрести достойное место в свите божественного

Валентиниана. И нынешняя его услуга императору Рима будет со временем оценена и вознаграждена. В этом Орест нисколько не сомневался. Валентиниан вспыльчив, но далеко не глуп, а потому поймет, как полезно иметь подле себя человека, знающего варваров как свои пять пальцев.

Император впал в задумчивость. Впервые он получил возможность восторжествовать над матерью, для которой сватовство Аттилы явится громом среди ясного неба. Валентиниан представил лицо Плацидии в момент оглашения этого письма и усмехнулся. Императрице будет о чем поговорить со своей любимой дочерью. И оценить провидческий дар и государственную мудрость сына, не раз заявлявшего, что место Гонории в монастыре.

– Я полагал, что Аттиле сейчас не до нас, ведь он ведет войну с Византией, – пристально глянул на Ореста Валентиниан.

– Каган уже заключил договор с Феодосием на приемлемых для Византии условиях. Константинополь обязался выплатить гуннам огромную контрибуцию и уступить им значительную часть земель на правом берегу Дуная. Руки у Аттилы теперь развязаны, и он будет упорно искать повод, чтобы обрушиться на Рим.

– А без повода он на нас напасть не может? – сердито спросил Валентиниан.

– Напасть может, – кивнул Орест. – Но ведь варвары и раньше вторгались в пределы империи. Для кагана мало чести уподобляться простым вождям. Аттила хочет стать законным повелителем империи, и брак с Гонорией дает ему право объявить себя сначала твоим соправителем, а потом и хозяином Рима. И тогда никто ни среди римлян, ни среди варваров не сможет оспорить его власть.

– А у кагана есть могущественные враги?

– Их не меньше, чем у тебя, божественный Валентиниан.

– По-твоему, я должен признать варвара равным себе?! – вновь взъярился император.

– Главным отличием Аттилы от рекса Аталава является то, что он не ярман. Венедские боги не признали его своим земным воплощением. Точнее, кагану отказали в признании их жрецы. Ты скажешь князю Родовану, что готов отдать свою сестру только за человека, равного тебе по статусу. То есть за ярмана. Или, в крайнем случае, за христианина.

– А если он согласится стать христианином?

– Этого ему не позволят вожди-язычники, – покачал головой Орест. – Тот же князь Родован первым отвернется от Аттилы.

– А если он станет ярманом?

– Ярман у венедов уже есть, – усмехнулся секретарь кагана. – Это младший сын князя Кладовлада княжич Меровой. Именно ему богиней Ладой предсказано великое будущее. Именно Меровой должен стать основателем империи, идущей на смену Великому Риму.

– Рим еще жив, – надменно вскинул голову Валентиниан. – Варварам придется подождать.

– Аттила ждать не будет, – возразил Орест. – Он попытается устранить Меровоя и силой вырвать благословение у венедских жрецов. А свара между варварами обернется спасением для Рима.

– Ты умнее, чем я думал, Орест, – расплылся в обворожительной улыбке Валентиниан. – Твоя преданность заслуживает награды.

– Я подожду, когда ты станешь единовластным

повелителем Рима, божественный, – склонился в поклоне Орест, – и вот тогда напомню тебе о твоих словах.

– А вдруг это будет не скоро? Моя матушка не торопится уступать мне власть.

– Власть не получают в дар, божественный Валентиниан, ее берут, если чувствуют за собой право и силу. Право на власть у тебя было всегда, осталось явить силу. Время пришло, император, – либо сейчас, либо никогда.

Комит Авит прибыл в Арль в самом начале весны. Его приезд в Галлию явился полной неожиданностью для Аэция. Но куда больше префекта поразили вести, которые привез комит агентов. Письмо кагана Аттилы Аэций изучал так долго и тщательно, что у Авита едва не лопнуло терпение. Впрочем, письмо того стоило, ибо в этом куске пергамента было столько грядущих бед, что их вполне хватит на все население обширной империи.

– И каков оказался ответ божественной Плацидии на предложение кагана? – оторвал наконец глаза от букв, пляшущих танец смерти, Аэций.

– Она промолчала, – усмехнулся Авит. – Удар для нее был слишком силен. И пока она приходила в себя, свое веское слово сказал Валентиниан.

– Он сказал глупость?

– Валентиниан поразил всех. Вначале многие решили, что он просто сошел с ума. Ибо император дал согласие на брак своей сестры с каганом.

– Вот как? – нахмурился префект.

– Он поставил только одно условие: Аттила должен явить миру свою божественную суть или, в крайнем случае, стать приверженцем Христа. Для Валентиниана приемлемо и то и другое.

– Это ты ему присоветовал, комит?

– Нет. Думаю, умный совет он получил от Ореста сына Литория. Ты его должен помнить, префект.

– Иногда полезно щадить врагов, – кивнул Аэций. – А кто передал письмо Гонории кагану? Или оно фальшивое?

– Письмо подлинное, – вздохнул Авит. – А передал его Аттиле патрикий Маркиан. Мой промах, сиятельный Аэций, я никак не думал, что византийцы зайдут так далеко в своем коварстве. Теперь Маркиан стал мужем сиятельной Пелагеи, и его прочат в соправители божественного Феодосия.

– Видимо, это Маркиан вместе с Туррибием устранили дукса Марпиалия?

– У меня в этом уже нет сомнений, сиятельный Аэций.

– Что ж, комит, теперь наш черед бросать кости, и надо сделать все, чтобы бросок вышел удачным.

И Аэцию, и Авиту было ясно, что Риму не устоять против гуннов в одиночку. А потому следовало во что бы то ни стало привлечь на свою сторону готов Тудора и франков Кладовлада. Для готов, еще не забывших поражение от кагана Баламбера почти столетней давности, гунны всегда были врагами. Однако с годами взаимная ненависть почти иссякла. На этом и строил свой расчет каган Аттила, отправляя к рексу Тудору своих послов. А Тудор колебался: уж слишком заманчивым выглядело предложение гуннов исполнить танец победы на развалинах Рима. Еще хуже дело обстояло с франками. Князь Кладовлад тяжело болел, его наследник княжич Кладовой открыто высказывался за союз с Аттилой. Последней надеждой префекта Аэция оставался младший сын верховного правителя франков княжич Меровой, за которого горой стояли жрецы венедских богов. Меровой был ярманом и именно по этой причине мог претендовать на власть в землях франков. Спор между сыновьями Кладовлада должен был решить Совет вождей. Но князь франков медлил с его созывом, боясь, видимо, развязать усобицу на своей земле.