Бич Божий

Шведов Сергей Владимирович

– Дуксом Марпиалием, – подсказал хозяину гость и тем вывел его из затруднительного положения.

– Вот именно, – вздохнул с облегчением Валериан. – А почему ты его упомянул?

– Сенатор Паладий сегодня пророчествовал по поводу полнолуния. Якобы именно в эту ночь демоны выходят на охоту. А вместо дичи у них души праведников. Твое имя он тоже упоминал, магистр. А потом вдруг страшно возбудился, заблеял козлом, запрыгал вокруг стола и все повторял: семь – число сатанинское. Раз пять он это повторил. Потом сел на пол, пустил слюну и совершенно спокойно произнес, что именно в сегодняшнюю ночь демона можно извести сталью.

Один удар меча – и все.

– А ты ничего не перепутал, патрикий? – спросил Валериан, обливаясь холодным потом.

– Все может быть, – пожал плечами гость. – Ты, магистр, Туррибия расспроси, он при тех пророчествах тоже присутствовал.

Игра была опасной, патрикий Маркиан отдавал себе в этом отчет. Сиятельный Валериан храбрецом не был. Он мог просто-напросто сбежать из своего дома, бросив на растерзание демонам блудливую жену. Ну и, наконец, как человек далеко не глупый, Валериан мог догадаться, что его водят за нос. В данном случае Маркиан целиком полагался на Туррибия, давно и хорошо знавшего магистра двора.

– Может, тебе повидаться с Паладием? – осторожно посоветовал патрикий. – Вдруг он еще что-нибудь скажет?

– Исключено, – покачал головой Валериан. – После таких пророчеств сенатор впадает в спячку и даже теряет дар речи.

– Не каждое пророчество сбывается, – попробовал утешить магистра Маркиан.

– Это сбудется, – твердо произнес Валериан. – У меня предчувствие.

– Так ведь не только твою жену демоны искушали, – забросил наживку византиец. – Паладий упомянул Евпраксию. Уж не императрицу ли?

– Было, – кивнул угрюмо Валериан. – Меня тогда адским пламенем опалило. И сенатора Рутилия заодно. Тому минуло уже семь лет, а у меня это жуткое зрелище до сих пор перед глазами стоит. Это был шабаш нечистой силы, высокородный Маркиан. Демоны плясали вокруг нас. Один с лицом Ратмира, сына Пульхерии, а второй принял обличье вандала Яна, внука Гусирекса. А потом вошла Плацидия, махнула белым покрывалом, осенила всех крестом, и они исчезли. Ты сам посуди, патрикий, ну разве мог вандал проникнуть в императорский дворец, где нельзя шагу ступить, не уткнувшись в гвардейца? Так как же после этого не демоны!

– Что же ты молчал, сиятельный Валериан? – возмутился патрикий. – Почему не разоблачил Плацидию?

– Тихо ты, – цыкнул в ужасе на расходившегося гостя хозяин. – Разоблачитель. Я потому и жив, что молчу. А от иных прочих уже и костей не осталось. Рутилия казнили, отца Себастиана отравили, доместика Корнелия зарезали как барана на глазах у императора, остальные сгнили на галерах.

– Ужас! – почти искренне простонал Маркиан.

– Паладию я верю, – твердо сказал Валериан. – Ему одному. Он не от ума вещает, а от Бога. Значит, быть по сему.

Маркиан покидал магистра двора в полном смятении чувств. В демонов он не верил. Во всяком случае, сомневался. Не говоря уже о том, что «пророчества» Паладия, которые так взволновали Валериана, были выдумкой Туррибия. Однако патрикия поразила решимость немолодого магистра двора. Этот чудак, похоже, действительно решил схлестнуться с демонами. И результатом его безумия могла стать смерть человека, который сильно мешал Маркиану. Дукс Марпиалий сегодня должен был навестить матрону Климентину, даже не подозревая, какую жуткую ловушку расставили ему враги. Какое счастье, что Маркиана не будет в эту ночь в Медиолане и охота на демонов начнется

без него.

Комит схолы агентов Авит знал многое, но вмешиваться в ход событий не собирался. В его обязанности входило обеспечение безопасности жены и сестры императора Валентиниана, а остальным можно было пренебречь с немалой для себя пользой. Именно поэтому он расставил своих агентов и гвардейцев трибуна Публия так, чтобы они не мозолили глаза высокопоставленным особам.

Загородная усадьба матроны Стефании была столь обширна, что без труда вместила свиту и охрану сиятельной Евпраксии. Авит лично проверил запоры на воротах в присутствии трибуна и на прощанье сказал ему строго:

– Ворота и ограда – это твоя забота, Публий, и не дай тебе бог оплошать. Я лично сниму с тебя голову.

– А вилла? – напомнил трибун.

– Ее будут охранять мои агенты. Твоим гвардейцам нечего делать в доме. И скажи им, чтобы не шумели. Сиятельная Гонория любит тишину.

Присутствие Туррибия в покоях матроны Стефании Авита не удивило. Для него не было секретом, для чего прибыл в Медиолан старый негодяй и сводник. Конечно, он мог бы попенять супруге бывшего сенатора по поводу сомнительных знакомств, но побоялся нарваться на решительный отпор. У Стефании под уклон годов стал портиться характер, во всяком случае, более сварливой особы Авиту встречать еще не доводилось. Немудрено, что ее муж то ли сошел с ума, то ли притворился сумасшедшим, дабы хотя бы в безумии обрести покой. Сюрпризом для комита агентов стало появление коренастого мужчины, которого он в полумраке принял поначалу за вандала, но, к счастью, быстро опознал:

– Патрикий Маркиан?!

Авит, разумеется, знал о приезде византийского посольства, но никак не ожидал встретить одного из посланцев божественного Феодосия на пути из Медиолана в Верону.

– Это я его пригласил, – пояснил Туррибий. – Судя по всему, Рим откажет в помощи Константинополю, так почему бы византийцам не договориться с князем Вереном.

– Ты мог предупредить меня об этом заранее, – поморщился Авит.

– Моя вина, – охотно согласился посланец Гусирекса. – Но ведь Рим не понесет ущерба, если Маркиан перебросится парой слов с внуком Верена.

– Янрекс здесь?

– Голубки уже воркуют, – улыбнулась Стефания. – Не будем им мешать, патрикии.

Авит Евпраксию не осуждал. Не может же дочь Феодосия лучшие годы своей жизни проводить в забвении! Правда, памятуя судьбу матери, изгнанной мужем за блуд, Евпраксии следовало вести себя осторожнее. Впрочем, молодая императрица могла рассчитывать на заступничество божественной Плацидии, которая в последние годы с большим подозрением относилась к взрослеющему сыну и имела на это веские основания. Валентиниан, по сути отстраненный матерью от власти, с возрастом стал проявлять признаки нетерпения, которые уже нельзя было списать на юношескую пылкость. В принципе императору можно было бы посочувствовать, если бы он выказал хотя бы капельку благоразумия. Увы, Валентиниан был вздорным и легкомысленным человеком, не способным управлять великой империей, доставшейся ему волею судьбы. Авит с ужасом ждал того момента, когда стареющая Плацидия уйдет в мир иной и Валентиниан обретет наконец неограниченную власть. Это обернется катастрофой для Рима, тем более в нынешней сложной обстановке, когда гунны Аттилы, уже похоронившие Византию, обратят свои взоры на запад.