Бикфордов мир
Шрифт:
Сам достал вторую и тут же зашуршал ею по каменному полу.
Быстро вымели мусор и на дощечке вынесли его на двор.
– Так, тут порядок. Пойдем-ка дальше! – сказал старик.
Подошли к храму со звездой.
– Ты-то, Василий, какой веры будешь? – повернулся к страннику старик.
– Неверующий, – нехотя ответил Харитонов.
– Совсем?! – удивился старик. – А в правительство веришь?
– Ну, в правительство нельзя не верить.
– А в Ленина?
– Конечно, верю.
– А в кого больше: в Ленина или в правительство?
Харитонов
– В Ленина, – наконец ответил Василий.
– Ну вот, товарищ Божий, а говоришь – неверующий! – развел руками старик. – Вот как раз и твой храм, что под звездою.
Зашли внутрь. Подмели пол.
– Погоди! – остановил старик собравшегося было выходить Василия. – А чего ж не поклонился-то своему Отцу Высшему? Пойдем, поклонимся!
Подошли к алтарю. Старик зажег свечу и поднес ее к иконостасу. И увидел при этом скудном освещении Харитонов многие портреты и фотографии Ильича, виденные им еще в детстве, запомнившиеся со страниц учебников и газет, журналов и книг.
– Ну поклонись, поклонись же ему! – бубнил негромко, словно боясь рассердить кого-то, старик.
Чтобы уж как-то заставить старика замолкнуть, Харитонов трижды поклонился.
– Ну, теперь пошли. Еще чуть-чуть осталось, – так же негромко сказал старик.
– И что же здесь, молятся? – уже когда вышли из второго храма, спросил Харитонов.
– Молятся больше в православном, – отвечал старик. – А здесь душою обращаются, советов испрашивают, о лучшем будущем для себя и детей просят. В общем, всякое. Сюда вот почему-то женщины не ходят. Только старики да несколько тех, что помоложе.
– А этот, с громоотводом? – кивнул Харитонов на храм, за которым виднелся край избушки.
– Этот?! – вздохнул тяжело старик. – Это социалистической веры. Только не ходят в него больше. Ни одного прихожанина не осталось. Но убрать надобно – вдруг кто-то снова захочет в эту веру вернуться. Храм всегда должен быть чист.
Скрипнули двустворчатые деревянные двери этого храма, и ступили старик и странник на его деревянный пол.
– Подметать тут нечего, а вот с иконостаса пыль стереть надо, – сказал старик и, взяв из ниши в стене несколько тряпок, направился к алтарю.
Иконостас здесь был высокий. Подойдя ближе, Харитонов осмотрел его внимательно, и показались ему некоторые иконописные лики до боли знакомыми. Еще раз пробежался он по ним взглядом, и последние сомнения исчезли: некоторые лики до этого он также видел в газетах, журналах, книжках и учебниках. И вот этого с козлиной острой бородкой, и того, что рядом с ним в пенсне. А на самой большой доске был изображен сидя благообразный плотный старичок в вышитой украинской сорочке, на руках у которого лежал плачущий младенец. И над старичком, и над младенцем парили нимбы и райские птицы. Харитонов еще раз прошелся вдоль ряда икон и заметил, что ни у кого больше из святых этого храма нимбов не было.
– Добротный иконостас! – промолвил стоявший
Вытерев пыль с иконостаса, Харитонов и старик вернулись в избу.
– Может, тебе есть в чем покаяться, так не стесняйся! – предложил старик.
– Да вот не знаю… – говорил Харитонов. – У меня в пути товарищ умер, а я его похоронить не смог. Земля промерзшая. А тут еще волк полуживой. Остался мой товарищ этому волку…
– Ну, в этом греха нет, – потирая ладони, промолвил старик. – Это жизнь. А больше ни в чем не сомневаешься?
Харитонов не ответил.
Старик тоже посидел молча на табуретке, но потом все-таки не удержался и спросил:
– Здесь останешься или на ту сторону пойдешь?
– Дальше пойду, – негромко и отрешенно ответил Василий.
– Зря, – опустив голову, сказал старик. – Тут у тебя хоть вера есть, а там и этого не останется. Туда идут те, кто без веры. Ну да насильно тебя удерживать не буду. Как знаешь.
– А дорогу покажете? – поднял глаза на старика Харитонов.
– А чего ее показывать?! Сам увидишь – это ведь продолжение той самой тропы, по которой ты сюда попал.
Помолчали и устроились спать.
Утро было на удивление свежим и совсем не морозным. Без труда нашел Харитонов продолжение вчерашней тропы и пошел дальше, полностью ей доверясь.
26
Шло время, не поддающееся счету, но не менялся темный невидимый пейзаж вокруг машины, и только скрипел под ее колесами снег, похожий на засахаренную корку.
Шофер дремал, улегшись на руль.
Горыч бодрствовал, глядя на освещаемый фарами снег. Казалось ему, что машина уже давно едет в гору. И когда он, переключая фары на дальний свет, присматривался, то легко находил этому подтверждение. Снежная корка действительно поднималась впереди, но машина как ни в чем не бывало катилась дальше, нарушая этим все законы природы и физики.
Устав думать об этом, Горыч выключил фары. Опустил голову на спинку сиденья и тут какой-то свет заставил его прищуриться. Он наклонился к лобовому стеклу, одновременно левой рукой поднимая рычаг ручного тормоза.
Машина остановилась.
– Что такое?! – заворчал шофер.
Горыч молча открыл дверцу и спрыгнул вниз. Затрещала под ногами снежная корка. Он оглянулся и увидел позади машины слабый световой коридор, который они только что пересекли.
– Иди сюда! – позвал Горыч шофера.
– Если б у меня не было снов – ей-богу, повесился б! – говорил шофер, подходя к другу.
– Ну как тебе это нравится?! – спросил напряженным голосом Горыч.
– Пошли! – торопливо проговорил шофер. – Это же те, помнишь, мы уже шли по их лучу, но они выключили.
– Погоди! – остановил его Горыч. – Видишь, какой луч слабый! Они где-то далеко – пешком не дойдем.
Снова сели в кабину. Шофер придавил к полу рычаг тормоза и выкрутил руль влево. Развернувшись, выехали на световую дорожку.