Билет в ад
Шрифт:
— Нет, мам, я не просто устал… Не в этом дело…
Несмотря на то что Давид был очень слаб, Шарли уловила в его взгляде и голосе так хорошо знакомую ей решительность, проявлявшуюся у него и раньше, — суровое трезвомыслие взрослого, которое никак нельзя было заподозрить в девятилетием ребенке.
— Что-то должно скоро произойти, — настойчивым тоном добавил он.
Давид по-прежнему лежал неподвижно, но Шарли чувствовала, как внутри у него клокочет лихорадочное возбуждение. Он смотрел на нее так пристально, что это еще усилило ее беспокойство.
— Ничего плохого не случится,
Давид не отрываясь смотрел на мать. Широко раскрытые глаза блестели, словно у одержимого.
— Комод и правда висел в воздухе… — прошептал он.
Сердце Шарли подскочило в груди. Она вспомнила грохот, донесшийся со второго этажа отеля, а потом свое собственное ощущение в первый момент, когда вошла в номер: обстановка слегка изменилась, как будто… что-то переставили. Тогда она сразу забыла об этом, увидев неподвижное тело сына. Но было ли это на самом деле? Разве можно в одиночку сдвинуть такую тяжесть?..
— Что ты говоришь? — воскликнула она.
Видимо, эти слова прозвучали слишком громко и вывели Давида из того странного оцепенения, наводившего на мысль о колдовских чарах, в котором он пребывал после того, как пришел в себя. С легким смущением, словно раскаиваясь в неосторожном или глупом поступке, он произнес:
— Я просто хотел… потренироваться. После того случая с револьвером… мне захотелось узнать, что еще я могу…
До Шарли не сразу дошел смысл этих слов, но, осознав его, она вздрогнула: Давиду это нравилось, возможно даже, это его… забавляло. Она поняла, что ошибалась, считая его взрослым: несмотря на свои сверхспособности, Давид по-прежнему оставался ребенком. Может быть, даже в большей степени, чем его сверстники… Просто если они экспериментировали, зажигая спички или отрывая хвосты ящерицам, то он… поднимал в воздух мебель. И один Бог знает, на что еще он был способен!
«Еще один такой эксперимент — и ты потеряешь его навсегда! Но как ему это объяснить?»
Как всякий ребенок, Давид, обнаружив у себя новую способность, стремился ее самостоятельно развить, даже если это было рискованно. Небольшие ежедневные успехи, очевидно, лишь укрепляли его в этом намерении. Но теперь пора было расставить все по местам. И прежде всего она сама должна была занять свое — место матери.
— Давид… ты можешь погубить свой мозг. Ты и так уже нанес ему большой вред. Ты пытаешься делать какие-то вещи, потому что думаешь, что тебе это по силам. Да, в каком-то смысле это так. Но не вполне. Ты понимаешь? Вот, например, ты можешь думать, что у тебя получится пройти по канату над пропастью. И теоретически ты можешь это сделать. Почти любой человек в принципе на это способен. В том числе и ты, и я. Только вот… если ты попытаешься это сделать, ты, скорее всего, сорвешься в пропасть после первых нескольких шагов.
Он слабо кивнул.
— Даже если твой мозг… отличается от других, все равно это пока еще мозг ребенка. Мальчика девяти лет. А не фантастического героя вроде Супермена. Ты ведь не можешь поднять комод в воздух руками. Точно так же ты этого не можешь сделать и мысленным усилием… а если все-таки попробуешь, это может плохо
— Теперь я умру, да?
Сердце Шарли мучительно сжалось — на этот вопрос она могла дать только один ответ: «Я не знаю». Сейчас Давид находился под воздействием седативных препаратов — врач объяснил ей, что это необходимо для снятия того внезапного резкого напряжения, которое вызвало разрывы сосудов мозга.
Но что произойдет, когда действие лекарств закончится? Сколько шансов на то, что Давид останется живым и здоровым, с невредимым рассудком, и навсегда откажется продолжать эксперименты над собой?..
— Ну что ты, радость моя, конечно, ты не умрешь, — ответила она, еще ниже склоняясь к Давиду и обнимая его. — Ты не умрешь, и все будет хорошо… Но ты сам должен принять решение. Ты единственный человек, который может… контролировать эту силу. Ты понимаешь?
Раздалось легкое покашливание.
Впервые за долгое время Джорди, сидевший в самом углу комнаты в небольшом кресле, обтянутом искусственной кожей, обнаружил свое присутствие. Шарли почувствовала раздражение. Он явно хотел ей напомнить, что они слишком долго здесь находятся, и это рискованно. Но он был прав: уже и без того врач косился на них с подозрением с тех пор, как увидел, что фамилия Давида в отчете о результатах энцефалограммы не совпадает с той, которой назвались его родители. И привлекать к себе еще больше внимания им явно не стоило.
Шарли слегка сжала руку сына. Разве можно оставить его здесь одного на ночь?.. Зная о том, какая опасность грозит им обоим?..
Снова выбор, и снова мучительный…
Даже не оборачиваясь, она расслышала шаги Джорди, приближающегося к ней. Потом ощутила, как его рука мягко легла ей на плечо.
— Я знаю, что это тяжело… Но у нас нет выбора. Надо уходить.
— А если с ним что-то случится?
— Мы не знаем, насколько полицейские продвинулись в расследовании. Ничего не может быть хуже для тебя… для вас обоих, если тебя узнает кто-то из местного персонала.
Что ж, это был голос разума. И этот голос напоминал ей: «Ты по уши в дерьме!»
Она взглянула на Давида. Его глаза были полузакрыты. Шарли снова нежно погладила его по щеке. Та была прохладнее, чем полчаса назад.
Шарли поцеловала сына в лоб, с трудом сдерживая рыдания:
— Я тебя люблю, Давид… Я вернусь завтра, рано утром. Хорошо?
Он ответил слабой печальной улыбкой:
— Я больше никогда не буду так делать, мам, честное слово… Все будет хорошо, не волнуйся…
Его голос звучал вяло и замедленно — таблетки понемногу начинали действовать.
Шарли кивнула и, собрав последние остатки мужества, поднялась.
— Вы ведь позаботитесь о ней, да?.. — прошептал Давид.
Эта фраза была адресована Джорди. Шарли подумала, что седативные средства ослабили, помимо напряжения, застенчивость и осторожность, которые обычно проявлялись у Давида в присутствии посторонних.
Джорди сделал успокаивающий жест и серьезным тоном ответил:
— Не волнуйся, парень. Я буду ее беречь как самое ценное сокровище на свете.
— Вот и хорошо… — прошептал Давид, закрывая глаза. — Потому что она и есть…